На Севере дальнем - [8]

Монотонное пение, ритмичное покачивание и тепло, идущее от колен матери, постепенно усыпили Чочоя.

Проснулся он перед утром. Пурга уже прошла. Мать не спала. Над жирником висел небольшой закопченный чайник. Чочой, натянув на себя тщательно залатанные меховые штанишки и кухлянку, сел рядом с матерью.

Чайник вскипел. Мать налила кипятку в две толстые глиняные кружки, поставила их на маленькую фанерную дощечку. Достав из сумочки жесткую лепешку, она отщипнула себе небольшой кусочек, остальное отдала Чочою.

Позавтракав, Чочой собрался на улицу. Но в это время чоыргин[8] полога поднялся, и тут же показалась в громадном малахае голова мистера Кэмби. Его бесцветные холодные глаза равнодушно осмотрели полог и задержались на шкуре песца, висевшей на тюленьем ремне у потолка. В приподнятый им чоыргин проникал морозный воздух.

Заглядывать в полог, пригнувшись до земли, Кэмби было, видимо, неудобно. Он нетерпеливо поморщился, шумно втянул в себя большим красным носом воздух и сказал:

— Ринтынэ, подай-ка этого песца. Он хоть убит раньше срока, но все равно пригодится.

Мать Чочоя испуганно глянула на шкурку песца и, не тронувшись с места, робко спросила:

— Зачем тебе этот песец? Разве муж сказал, чтобы ты забрал его?

— Да, конечно, — немного подумав, ответил Кэмби. — Причиной тому, что я должен взять эту шкурку, твой муж, — неопределенно добавил он.

— Нет, я не отдам песца, — тихо, но твердо ответила Ринтынэ.

Кэмби влез в полог, заполнив его весь своей широкой, в меховых одеждах фигурой, и без дальнейших слов отвязал шкурку песца. Чочой со страхом и с затаенной ненавистью смотрел ему прямо в лицо.

Вот Кэмби попятился назад, вылез из полога, но тут же снова поднял высоко вверх чоыргин и сказал с добродушнейшей улыбкой на лице:

— Твой муж — скверный пастух: не мог до начала пурги найти отбившихся оленей. Теперь, конечно, назад они не вернутся. В пургу их волки порвали. А мне сегодня надо перед уполномоченным фирмы отчитаться — уплатить за пропавших оленей. Пока вот эту шкурку возьму, а остальное подсчитаем после.

Закончив объяснения, Кэмби опять шумно втянул носом воздух, пошевелил вверх-вниз своими косматыми медно-красными бровями.

—    Но ведь муж еще может пригнать оленей, — сказала Ринтынэ.

—    Сомневаюсь. Очень сомневаюсь. Вернулся бы сам живым. Пищи-то, кажется, у него никакой не было, а прошло около пяти суток. Да и одет он плохо...

—    Да, пищи у него никакой не было... И одет он плохо, — сказала Ринтынэ, низко опуская голову, чтобы не показать своих слез Кэмби.

Не успел уйти Кэмби, как в ярангу явился шаман Мэнгылю. Забравшись в полог, он закурил трубку и, пристально глядя в измученное лицо Ринтынэ, спросил:

— Волнуешься за мужа? — и, не дождавшись ответа, добавил: — Да, однако, беда с ним вполне может случиться. Не любил меня Кэргын. Он всегда против меня зло, как собаку на цепи, держал. Теперь я не могу помочь ему в беде. Пробовал, но духи на это не соглашаются.

Чочой прислушивался к голосу шамана, и ему чудилось, что страшный сон продолжается. Вот сейчас повернется к нему шаман и скажет: «Пришел тебе глаз выколоть. Я одноглазый, и ты будешь одноглазый».

Но шаман даже не замечал Чочоя.

Ринтынэ, опустив голову, молчала. Ее рано постаревшее от болезни и недоедания лицо с глубоко запавшими глазами было неподвижно.

—  Позавчера с Экэчо встречался в проливе. О Вияль и ее муже Таграте брат рассказывал кое-что, — неожиданно сообщил шаман.

Ринтынэ встрепенулась. Встав на колени и судорожно комкая худыми руками упавшие на грудь тяжелые черные косы, она спросила:

—    Ты имеешь вести о моей сестре? Говори, скорее говори, что ты знаешь о ней!..

Мэнгылю глубоко затянулся из трубки, закашлялся. Ринтынэ крепко сжала в руках свои косы и, не сводя с шамана умоляющего взгляда, напряженно ждала, когда же он заговорит снова. А Мэнгылю все кашлял, и кашлял, и кашлял...

«Вот, раскашлялся из-за своей вонючей трубки!» — с неприязнью подумал Чочой и вдруг испугался: не узнает ли шаман его мыслей?

— Плохие вести сообщил Экэчо о сестре твоей, — наконец снова заговорил Мэнгылю. — От голода почти при смерти лежит она в яранге. Был у нее сын, ты уже знаешь. Так вот, мальчик с месяц тому назад умер...

Ринтынэ посмотрела в лицо шамана долгим взглядом, а затем воскликнула с горестным недоумением:

— Почему такое горе в семье нашей?! Я думала, что хоть сестре моей хорошо живется. Доходили же такие вести сюда, что хорошо живут люди там, на родной земле...

— Твоя родная земля давно уже здесь, — назидательно сказал шаман.— А вести о хорошей жизни на том берегу лживые, не следует верить им. Голод на том берегу, болезни на том берегу... А еще забыл сказать тебе: муж сестры твоей, Таграт, бросил твою больную сестру и ушел к какой-то другой женщине. Один Экэчо старается спасти Вияль. Жалеет она теперь, что не стала его женой.

Ринтынэ снова вскинула глаза на Мэнгылю. На мгновение в темной глубине их мелькнул далекий огонек недоверия. Мэнгылю это заметил:

— Мысли твои я понял сейчас. Не веришь словам моим. Враждебный дух отца твоего Ако живет в тебе. От Ако на всех родичей твоих зло пошло. Вот почему горе вселилось во всех людей из вашего рода.