На Севере дальнем - [7]

Заря разгоралась. Вскоре из воды показался багровый край раскаленного солнечного диска.

На скуластом лице Экэчо, с узкими холодными глазами, с тяжелыми челюстями, с длинным, чуть приплюснутым на конце носом, была тревога. Высокий, костлявый, с неровно остриженной головой, на макушке которой болталась тоненькая косичка с вплетенной в нее красной засаленной тряпицей, он, казалось, весь превратился в зрение и слух. Временами Экэчо нет-нет да и посматривал на быстро растущее черное облако, надвигавшееся прямо на восходящее солнце.

Вскоре подул холодный северный ветер. Экэчо надвинул на голову малахай, взял в руки шест с железным наконечником. Зоркие глаза его хорошо видели, что с севера к югу гонит сплошную гряду тяжелых льдов.

«Плохо дело! Большие льды навстречу идут. Байдару раздавит», — подумал он, тревожно вглядываясь в горизонт.

А льды надвигались. Все чаще и чаще приходилось Экэчо пускать в ход свой длинный шест с железным наконечником.

«Зря поехал. Погибнуть можно», — думал он, все энергичнее отталкивая надвигающиеся льдины.

Туча росла. Вскоре она закрыла все солнце. Черная с багровыми просветами, она бурно клубилась, охватывая все большую и большую часть неба. Экэчо с суеверным страхом смотрел на нее, и чудилось ему, что он никогда еще в своей жизни не видел такой тучи.

—  Плохой знак. Погибну, однако... — прошептал он.

Встав на ноги, он с силой оттолкнулся багром от огромной льдины. И сразу же вторая льдина ударила байдару в корму. Послышался легкий треск. Экэчо быстро обернулся, осмотрел излом одного из ребер деревянного остова байдары.

«Назад! Домой!» — стучало в его мозгу.

А льды уплотнялись. Толкаясь друг о друга, они переворачивались, порой уходили в воду и с шумом опять вырывались на поверхность в самом неожиданном месте.

Заметив большое ледяное поле, Экэчо устремился к нему. Он уже не в силах был увертываться от ударов льда. В верхней части носа байдары лопнула кожа. Через мгновение появилось отверстие в корме. Вода хлынула в байдару.

Схватив винчестер и сумку с патронами, Экэчо выпрыгнул на льдину.

Несколько секунд он наблюдал, как перетирало его хрупкую байдару между тяжелыми жерновами огромных льдин. А когда обломки ее исчезли, он быстро осмотрелся вокруг и снова уставился с суеверным страхом на черные клубы туч, которые совсем закрыли солнце.

ЗА ЛЕДЯНОЙ ЧЕРТОЙ

Шаман Мэнгылю, выходивший в пролив для встречи с братом на моторном вельботе, принадлежащем самому мистеру Кэмби, вернулся домой ни с чем.

—  Наверное, побоялся Экэчо выйти далеко в пролив, — доложил он Кэмби. — А может быть, его льдами затерло. Очень много льдов в эти дни через пролив с запада на восток идет.

—  Скажи спасибо духам своим за то, что сам домой живым вернулся, — отозвался Кэмби, тщательно осматривая исцарапанный льдами вельбот. — Ранняя осень в этом году наступает, а быть может, даже не осень, а зима. Посмотри хорошо на небо.

Мэнгылю окинул усталым взглядом покрытое тучами небо и согласился:

— Тучи снеговые. Сегодня ночью, однако, большой снег упадет.

Мэнгылю не ошибся. Ночью на угрюмые аляскинские земли выпал глубокий снег. На вторые сутки ударил мороз, подул ветер и погнал тучи вздыбленного снега с востока на запад. Неумолчный гул из самых разнообразных звуков стоял над окоченевшей землей.

Мальчику Чочою снится, что он лежит на холодной земле и трясется от холода. Он шарит руками, чтобы найти шкуру, которой можно было бы накрыться, и не находит. Какая-то чудовищная птица с громадными черными крыльями летает над ним, обдувая его холодным ветром. Вдруг крылья птицы складываются, она садится возле Чочоя и превращается в одноглазого шамана Мэнгылю. Шаман наклоняется над Чочоем и пристально смотрит в его лицо.

«Пришел тебе глаз выколоть, — говорит он хриплым голосом. — Я одноглазый, и ты будешь одноглазый».

Чочой вскрикивает и просыпается. Его широко раскрытые от ужаса черные глаза бессмысленно осматривают небольшой меховой полог[5]. У задней стенки его коптит маленький огонек жирника. Мать сидит к Чочою спиной и поправляет тонкой палочкой витувит[6]. Чочой прислушивается к разноголосым звукам пурги. Скрипят палки остова яранги, хлопают на ветру оторвавшиеся куски ткани, которыми мать чинила рэтэм[7]. Трясется полог. Пламя жирника все время колеблется, мигает. Мать складывает над жирником колпачком свои руки, чтобы не дать ему потухнуть. Худые пальцы ее просвечивают по краям розовым светом.

— Где же отец? Почему он не приходит? — спрашивает Чочой.

Мать вздрогнула, повернулась в его сторону. Она долго смотрит тоскливыми влажными глазами на сына. Заметив, что он посинел и дрожит от холода, Ринтынэ пошарила в углу полога, нашла рваную шкуру, накинула ее на плечи Чочоя.

— Где отец, говоришь? — переспросила Ринтынэ. По худым щекам ее потекли слезы. — Это надо у Кэмби спросить, — добавила она, — это он послал его перед пургой разыскивать отбившихся оленей.

Чочой подвинулся к матери, положил свою голову на ее колени. Мать, мерно покачиваясь, изредка всхлипывала. Плакал и Чочой. Ему невыразимо жалко мать, отца, самого себя. Он слизывает с шершавых губ соленые слезы, пугливо блуждает глазами по пологу. А ветер все сильнее и сильнее трясет ярангу. Все сильнее хлопают куски рваного рэтэма. Чочою становится страшно. А мать все качается и качается. Вот она тихо, заунывно запела: «Ого-гого-го-ооо-гог-го-го...»