На самолете в Америку - [10]
Вдруг ко мне в кабину летят тряпки и отвертки.
— Мотор стал! — кричит Фуфаев.
Я подскочил.
«Вот когда он подвел окончательно, — подумал я, — в океане!»
Но мы все остались на местах. Надо быть готовыми ко всему.
И вот второй мотор дает перебои. Необходимо спуститься. Но на такие огромные волны нельзя: перевернет сейчас же.
Мы не знаем, что делать.
Правда — есть выход: больному мотору тяжело нести перегруженный самолет, — так можно выбросить запасные баки с бензином в воду. Это можно, но вдруг бензина нехватит, и мы уже никак не сможем долететь. А мы на самой середине открытого океана — и вперед далеко и назад не близко. Что тут будешь делать? И с бензином нырнешь на дно океана и без него тоже.
И все-таки мы готовы выбросить баки в океан. Кажется, настало время посылать сигнал о бедствии по радио.
Я посылаю сигнал о бедствии. Ведь, может быть где-нибудь поблизости идет корабль, и он сможет помочь нам. А может быть, где-нибудь и остров недалеко, нам ответят с острова, и тогда мы будем спасены.
Но ответов на наши сигналы нет.
«Да, вся надежда только на мотор: выдержит он или не выдержит? Выдержит или не выдержит? Эх, если бы выдержал! Неужели долетим? А вдруг не долетим?» — Пять часов мы думаем об одном и том же. То надеемся, то бросаем всякую надежду.
И каждую секунду мы ждем, что вот-вот окунемся в океан, но секунды идут, и мы летим вперед и каким-то чудом не попадаем в океан. Дядя Том благополучно ведет машину над самыми гребнями волн.
Второй мотор захлебывается, Дает перебой, но мы летим.
Мы всматриваемся в туманный горизонт — может быть какой-нибудь остров покажется: тогда мы спасены.
Впереди, действительно, показались скалы. Только бы долететь до них. Может быть там и бухта найдется.
В проливах между скал, такой сквозняк, что кажется удивительным, как это скалы стоят на месте, а не летят туда же, куда понесло и нас.
Мы не утонули в океане, но сейчас нас разобьет о скалы.
И вдруг мы шлепнулись в какую-то бухту. Искусство дяди Тома спасло нас. Самолет остался невредим.
У ДИКОГО ОСТРОВА
Оглядываемся. Кругом скалы. Они отвесно спускаются в море. Их вершины покрыты гигантскими соснами. Дикое место. Но странно то, что с высоких берегов несется не то лай, не то плач. Куда же это мы попали? И кто это плачет?
Но отгадывать некогда. Надо скорей прикрепить самолет. У нас только три «конца». Этого мало. Если ударит сильный шторм, «концы» лопнут, и самолет унесет в океан или разобьет о скалы.
Мы с большим трудом привязали самолет.
Между морем и скалами узенькая полоска берега. Мы пошли по ней.
Обогнули скалистый выступ и впереди увидели деревянные бараки.
От радости бегом пустились к баракам.
А навстречу нам уже идут три человека. Они тоже все в кожаном, в сапогах выше колен. Скулы у них широкие, глаза маленькие.
— Алеуты, — сказал я.
Мы подошли поближе.
— Здравствуйте! — говорим мы все вместе. — Где мы?
А они не отвечают. Значит — не понимают по-русски. Вот несчастье! Тогда один из алеутов выходит вперед и говорит что-то. Мы слышим: рыба, зима, сторож и еще какие-то перековерканные русские слова. Все-таки кое-как понять можно.
Битый час стараемся понять друг друга. Наконец поняли.
Оказывается, мы спустились в бухту Ватерполо. Трое алеутов сторожат бараки; летом здесь рыбные промыслы. А сейчас, к зиме, все пустует.
В это время на вершинах скал снова кто-то заплакал. Нам стало жутко. Но алеуты стоят — и ничего. Мы опять приступили к «русскому» алеуту.
— Что это такое?
Допытались: лисицы.
Этот остров — заповедник. Лисицу на нем не трогают. Развелось их множество. Когда лисицы почуют что-нибудь любопытное — приходят к морю, лают и плачут. На этот раз лисицы заинтересовались нами.
— Хорошо еще, что не смеются, — сказал Фуфаев.
Он всегда острит.
Но как же нам выбраться из этой проклятой бухты?
У алеутов есть катер.
Великолепно.
А в 25 милях от Ватерполо — радиостанция.
Мы спасены! Сейчас же Шестаков и я едем на радиостанцию. А дядя Том и Фуфаев пусть сторожат самолет.
К вечеру Шестаков и я приезжаем на станцию. Посылаем радиограмму в Сиэтл. Мы просим новый мотор.
На нашем лететь нельзя.
Ночью ревет буря. Обратно ехать невозможно. Мы боимся, как бы не унесло дядю Тома с Фуфаевым в океан.
Чуть свет — спешим обратно... Все время налетают шквалы. Океан бросает на берега огромные волны.
Живы ли наши пилоты? Мы со страхом смотрим в даль. Вон — бараки, а вон пляшет что-то на волнах у скал. Это самолет.
Самолет оказался невредимым, и пилоты живы.
Вылезаем, а на берегу лежит убитый медведь.
Мы даже назад отскочили.
Это что такое?
— Неужели на вас медведь напал? Как вы его убили?
А они смеются.
— Нет, — говорит дядя Том, — вы уехали, а через два часа алеуты волочат нам медведя. Они поит ли на охоту и убили его: медведей здесь много. Алеуты преподнесли его нам в подарок.
Мы отведали медвежатины и завалились спать.
Только через три дня быстроходный катер привез новый мотор. Но как же нам поднять и поставить его? В моторе 480 килограмм. Самолет танцует на волнах. У нас нет никаких приспособлений, даже канатов мало. И потом, кроме Фуфаева, никто ничего не понимает в моторе, не знает, как с ним обращаться.
