На распутье (Старый профессор) - [7]

Чай вдвоем

Дождь кончился, но с мокрых ветвей деревьев еще падали редкие капли. В сумерках лужи поблескивали под фонарями. Выйдя из двухэтажного флигеля на окраине Москвы, Ника и Валентин прошли через арку к трамвайной остановке.

— Лучше я дождусь следующего, — сказал Валентин, увидев подъезжавший вагон.

— Скоро одиннадцать, а тебе еще час ехать до дома.

— Ничего. Все равно там сейчас никто меня не ждет.

…В клинике в то утро Ника сказала: — Так ты не раздумал ехать на север? Я вчера звонила в свою бывшую райбольницу. Рентгенолог там нужен, тебя охотно возьмут.

— Завтра я выйду тут на работу в последний раз. Через неделю встречу Лиду с дочкой, сообщу ей свои новости. Поговорим с ней обо всем. А там, глядишь, через месячишко, соберу свои манатки и отправлюсь в дальние края. Лучше уж в твой поселок, все-таки что-то определенное…

— Если хочешь, заезжай ко мне сегодня часов в семь. Я покажу фотографии Энычая, моей северной деревни. Там и виды райцентра, и чукчи-аборигены, и наша больница.

…Когда Валентин с букетиком астр позвонил в дверь, Ника прибиралась на кухне. — Мама с папой отправились в театр, а мне поручили разморозить холодильник. Можешь мне немного помочь.

На Нике был синий тренировочный костюм и фартук с розовыми цветами. Темно-каштановые волосы были собраны в пучок и перевязаны резинкой. Одетая по-домашнему, она показалась Валентину особенно трогательной и милой. На полках открытого холодильника еще виднелись рыхлые остатки тающего льда. — Давай играть в снежки, — сказал Валентин, опуская маленькую льдинку Нике за воротник.

— Не хулигань!

Убравшись на кухне, они сели пить чай с вишневым вареньем и домашними пирожками. — Это мама их напекла, — сказала Ника. Потом она достала из книжного шкафа коричневый фотоальбом. Валентин с интересом стал рассматривать снимки.

— Видишь, мой Энычай стоит на берегу Ледовитого океана. С юга он окружен сопками. Там бывают такие яркие полярные сияния! Но снимать их бесполезно, сколько раз я пробовала попусту. А вот и я возле нашей больницы.

— А кто здесь рядом с тобой с гусарскими усами? Ваш главврач?

— Нет, это Вахтанг, учитель истории и литературы в средней школе. Он вел литературный кружек, и слушать его сбегались не только школьники. Казалось бы, Энычай — полная глухомань. А вот поди ж ты… в школе и в институте я всегда интересовалась поэзией. Считала, что российских поэтов, по крайней мере, значительных, знаю хотя бы по фамилиям. Стыдно признаться, но имена Цветаевой, Мандельштама я впервые услышала на Чукотке.

— Пусть этого стыдятся те, кто пытался украсть у нас их поэзию.

— А Вахтанг знал и читал нам их стихи во множестве. Да и Пастернака, Ахматову, Багрицкого после его лекций я читала другими глазами.

— Может быть, я тоже познакомлюсь с ним в твоем Энычае.

— Не познакомишься. Начальство послушало-послушало его лекции, да и спохватилось. Пришлось ему уволиться и уехать на материк.

— И где же он сейчас?

— В Тбилиси. С женой и сыном. Но работает уже не в школе, а занимается переводами.

Услышав звук открываемой двери, Ника спросила: — Ты помнишь, как зовут моих родителей?

Валентин не стал даже отвечать ей. — Здравствуйте, Мария Петровна! Здравствуйте, Дмитрий Игнатьевич! — приветствовал он вошедших, полную седеющую даму в плаще и небольшого роста мужчину в темно-синем костюме и шляпе.

— Здравствуйте, здравствуйте Валентин!

— Валя собрался ехать работать в мой Энычай, — сообщила Ника.

— И зачем же Вы хотите отправиться на край света? — спросил Дмитрий Игнатьевич. — Жаждете романтики? Или погнались за длинным рублем?

— За туманом, — ответил Валентин. Посидев за столом еще с четверть часа, он стал прощаться. — Я провожу тебя до остановки, — сказала Ника.

…Снова показался трамвай. — Я пропущу и его, — сказал Валентин.

— А все-таки, зачем ты едешь? — спросила Ника.

— Мне трудно это объяснить. Хочу разобраться в себе. Испытать себя. Чтобы потом всерьез попробовать писать.

— Писать можно и не уезжая из Москвы.

— Я хочу повстречать ярких, интересных людей. По настоящему узнать жизнь.

— Интересные люди есть везде. Взять хотя бы нашего Валентин Никитича. Разве его жизнь не была драматичней любого романа? Вот и напиши о нем.

— Как же я могу проникнуть в его мысли, в его внутренний мир? Да и знал я его только в последние годы.

— Суметь понять и описать другого — задача каждого настоящего писателя. Как говорится, взялся за гуж…

— В этом ты, наверное, права. Но все-таки я поеду в Энычай.

Вдалеке снова послышался звук приближающегося трамвая.

— Ты все-таки малость ненормальный. Наверно, я буду немного скучать по тебе, — сказала Ника. — Желаю тебе всяческих успехов. Но не рассчитывай, что я тебя буду ждать. Ты должен вернуться к жене и дочке. Тебе повезло с Лидой, она любит тебя, и она редкостно самоотверженный человек.

— Я буду тебе писать.

— А я тебе писать не стану. Впрочем, ты обо мне и так будешь знать, хотя бы из Колиных писем.

— Ты хоть приедешь в аэропорт провожать меня?

— Не обещаю.

Трамвай затормозил у остановки. — Прощай, Ника! — сказал Валентин. Он обнял и поцеловал ее, ощутив ответный поцелуй и печальную влажность ее глаз. И вскочил на подножку в последний момент, когда двери вагона уже захлопывались.