На распутье - [80]

— Надо ставить плетни — не то ляхи сомнут нашу пехоту!

— А то я не знаю сам. Тащи живо плетни. — Шуйский, трусовато оглядываясь, пришпорил коня.

Длинные щиты, как крылья ветряков, стали вытягиваться по полю, укрывая пехоту. Жолкевский нервничал: эти проклятые щиты не давали возможности маневра коннице.

— Делай бреши! — приказал гетман.

В нескольких местах опрокинули щитовую заграду, и в проходы двинулись, ощерясь пиками, отряды гусар.

Над полем сражения раздавался многоязыкий крик, заглушаемый частой пальбою русских пушек. Но ядра подымали фонтаны земли впустую, не задевая атакующую гетманскую конницу. Тяжелая гусарская конница, вломившись в проходы, стала теснить русскую пехоту.

Полк левой руки Андрея Голицына редел и таял, но все еще отчаянно сопротивлялись. Черный от грязи князь Андрей с обломком копья в руке осадил коня около Батурлина, тот, раненный в предплечье и в голову, сидел в повозке.

— Шуйский не подсобляет. Дело плохо, воевода. Я потерял половину полка. Мои воины отходят в лес.

— Ну, попадись ты мне! — крикнул с угрозой Бутурлин. — Где шведы и немцы?

— Делагарди, кажется, предал нас! Он снюхался с Жолкевским.

— Ты это знаешь верно? — не поверил своим ушам Бутурлин.

— У них в лагере галдеж! Свора!

Не дождавшись помощи от Дмитрия Шуйского, немцы и французы стали вступать в разговоры с неприятелем, просить свободного пропуска на родину из Московской земли. Угрозы и увещевания Делагарди не помогли, и он был вынужден скрыться.

— Хороши воинники! Неужто Делагарди предал? Он же маит приказ своего короля Карлуса!

— Дело ясно, воевода: союзников боле нету. Я увожу остаток полка в лес.

Полки бежали, бросив пушки и повозки.

…Делагарди и генерал Горн с верными шведами отступили в лес, но возвратились под Клушино, желая повлиять на исход боя. Шляхтич, посланный к шведским военачальникам Жолкевским с принуждением пристать к их сговору, ждал решения Делагарди.

— У нас нет выхода, — с горечью размышлял Делагарди. — Французы поддались полякам. Мы надеялись на ландскнехтов, но немцы тоже, видишь, бегут к гетману.

— Все из-за денег. Если бы ты раздал войску вчера жалованье, присланное русским царем, у нас бы не было стычки с немцами и французами, — упрекнул его Горн. — Что мы скажем своему королю?

— Что мы теперь можем? — крикнул с ожесточением Делагарди, подходя к коню. — Скажи гетману, чтоб ехал мне навстречу, — кивнул он шляхтичу — то был племянник Жолкевского, Адам. — Будь все проклято! Я заключу перемирие с Жолкевским. — Делагарди тронул лошадь навстречу двигавшемуся по полю гетману.

…Дмитрий Шуйский озирался и прислушивался к яростной пальбе пушек. Ядра разметали на опушке леса повозки, на высотах видно было, как скапливается гетманская конница, постыдно бежали русские новобранцы — иные покалеченные, поколотые.

— Воеводы, уводите полки. Мы отходим! — крикнул Шуйский, пришпорив коня. — Уводите немедля!

Утопив жеребца в болоте, Шуйский, босой — сапоги оставил в трясине, — с трудом выбрался на взгорок, вскочил на первую попавшуюся клячу и погнал ее в Можайск.

Так без славы погубили русские полки.

…Воеводы в Цареве Займище, Елецкий и Валуев, сильно надеялись на рать Дмитрия Шуйского, но 25 июня пополз зловещий слух, что тот наголову разбит под Клушином и сам с позором бежал. Думали, что это лишь слух, распространяемый переметчиками. Но тут под Займище явился гетман и потребовал к себе воевод. Съехались за городом. Жолкевский под усиленной охраной гусар остановился, не доезжая шагов десяти до воевод.

— Сдавайтесь! — крикнул надменно гетман. — Шуйский бежал в Москву — вот его пленные воеводы. Или признаете королевича Владислава царем, или смерть!

— Будет ваша Москва — тогда присягнем королевичу и мы, — мрачно выговорил Валуев. — Сперва спробуйте ее добыть!

— Возьму вас, и Москва будет за нами! — Гетман глядел насмешливо на пленных воевод.

Скрепя сердце, не видя возможности защищаться, воеводы приложились к кресту, присягнув Владиславу. Было мерзко на душе. Валуев сказал мрачно:

— Кажись, продали Россию!

Елецкий махнул рукою.

Чуть погодя покорились без сопротивления Борисов, Волок, Ржев, Можайск и Погорелое Городище.

…Разгром Дмитрия Шуйского под Клушином ободрил самозванца. Снюхавшись с Сапегой, он вышел со своей ратью к Боровскому монастырю. Предавшие князя Михайлу Волконского меньшие воеводы не поколебали его воли: он поклялся умереть, но не отдаться вору и ляхам — и, бившись насмерть, оборонял церковные двери и был изрублен ими на клиросе в церкви. Серпухов самозванец взял с ходу, без пушечной пальбы, ворота города открыли предавшие татары. На дороге стоял Зарайск, но там воеводствовал Пожарский, который так трепанул самозванцево и Сапегово воинство, что оно потеряло треть числа.

— Возьмем Коломенское, передохнем и вдарим по Москве, — сказал самозванец. — А Пожарского я повешу!

Воевода князь Дмитрий Михайлович — Пожарский был сильно озабочен, люд Зарайска волновался:

— Куда нам податься? Чем отдаться ироду Сигизмунду и его сынку Владиславу, лучше уж тушинскому вору.

Кто-то кинул в разгоряченную толпу:

— Идем к воеводе!

Никольский протопоп Дмитрий, как услыхал шум, метнулся к воеводе. Пожарский в кольчуге и при двух пистолях отдавал приказания на воеводском дворе. Горстка преданных ему людей запирала крепостные ворота: с той стороны уже истошно вопили: