На пути в Египет - [2]

Часто вспоминал старик младшего брата Йегуду, который впал в саддукейскую ересь. Ишмаэль вырвал его из сердца. И хотя времена сменились, и теперь сам первосвященник сквозь пальцы смотрел на проповеди саддукеев, не пошел Ишмаэль на примирение с братом. Покойный Абрагам говорил Ишмаэлю, что накажет Бог Йегуду за неверие в загробный мир, а между тем Йегуда жил в столице и занимал одно из важнейших мест в синедрионе.

Однажды, путешествуя с Йегудой по пустыне, увидал Ишмаэль два торчащих из песка бледно-желтых ребра. Это был скелет подростка, по неизвестной причине погибшего в пустыне. «Не верю я, что душа когда-нибудь соединится с этим телом», — сказал Йегуда. Ишмаэль сам в ту пору еще жил без Бога, занимаясь торговлей сосудами для вина и масла, и потому не стал возражать брату. Думал ли он тогда, что это была не случайная фраза, ненароком упавшая с губ, а горячее убеждение, которое Йегуда затаил в себе, как тлеющий огонек, и начал провозглашать на площади, в храме и в других людных местах. И нашлось у него много сторонников не только среди простых людей, но и среди книжников, пуд соли съевших в толковании Торы.

Почти каждую ночь вспоминал Ишмаэль пустыню, маленький скелет, лежащий в раскаленном песке, и резкие, мятежные слова брата. Теперь, в глубокой старости, чем больше прислушивался он к неполадкам своего тела, тем более сомневался не только в предстоящем воскресении, но и в бессмертии души. Какая душа вернется в это сморщенное, исхудалое, беззубое тело? И вернется ли вообще?.. Нет, только желтый скелет будет лежать в сухом песке.

За окном послышался крик молодого ослика. Кого это занесло сюда в такую пору? За последнее время старику часто мерещились звуки. Вчера ему показалось, что пошел дождь, а это Рахель наливала воду в соседней комнате. Но ослиный крик повторился, а за ним послышался тихий, но настойчивый стук в дверь.

Ишмаэль встал с постели, взял со стола тусклую лампу. Долго пришлось отворять многочисленные запоры — старик боялся лихих людей и разбойников, хотя разбойники не слишком жаловали эти края. Лишь иногда заносило сюда раскаленным хамсином дикие племена кочующих бедуинов, которых Рахель в детстве называла каким-то смешным словом. Каким? Ишмаэль забыл это слово.

На низеньком крылечке у двери стоял пожилой мужчина с окладистой седой бородой, рядом с ним женщина, держащая на руках грудного ребенка. Ослик предусмотрительно был привязан к корявому стволу кривой смоковницы, и в его испуганных зрачках криво отразилась лампа открывшего дверь Ишмаэля. Мужчина тихим голосом сказал о том, что едет в Египет и попросил переночевать. Ишмаэль развел  худыми руками и пропустил странников в дом. Отказать женщине с грудным ребенком было выше его сил.

Они расположились в маленькой комнатке у входа. Ишмаэль оставил им лампу и пошел спать. Однако заснуть ему не удалось. Самые разные мысли приходили голову, сменяя одна другую. Но все эти мысли были нерадостные. Старик прожил нелегкую жизнь, и даже теперь, на пороге смерти, не доверял людям и боялся их. «Уж не воры ли это?» — подумал он про нежданных гостей. Но какие воры отправятся в дальнюю дорогу с грудным ребенком на руках? Какой нормальный человек поедет в Египет на тощем ослике с отвисшими ушами?

Ишмаэль встал с постели, осторожно, на цыпочках, вышел из комнаты, прошел по узкому коридору. Дверь, ведущая в комнату, где остановились странники, была полуоткрыта. На столе горела тусклая масляная лампа. Пожилой мужчина, широко расставив  большие мозолистые руки, спал на плетеной циновке. Женщина с мальчиком (Ишмаэль почему-то ни минуты не сомневался, что это был мальчик), лежали на низком деревянном топчане. Ребенок не спал. Пухлыми ручонками перебирал он края пеленки, а вокруг крошечной головки распространялось светло-золотое свечение.

Сначала старик решил, что это свет от лампы. Но нет — тело женщины было почти совсем не видно, его очертания лишь угадывались во тьме. Лишь только правая рука ее, возле которой лежала голова мальчика, была освещена.

Ишмаэль закрыл дверь и прислонился к стене. Жуткий страх сковал его тело, под ложечкой защемило, и он почувствовал, как пойманным голубем бьется под ребрами высохшее, скорченное старческое сердце. Что же это такое?

 Он опять заглянул в комнату. Теперь мальчик лежал на боку, и от свечения, исходящего от его головы, были видны птицы, разноцветными нитками вышитые на стареньком покрывале. Этих птиц лет двадцать назад вышивала Лея — покойная жена Ишмаэля. Старик взял со стола тусклую, потухающую  лампу и вышел из комнаты. Сияние не исчезло.

Надо было убедиться в том, что это мираж. Осторожно, чтобы не разбудить странников, направился Ишмаэль в комнату Рахели.

Девочка спала на спине. Рядом с ней лежало скомканное покрывало. Ишмаэль почувствовал знакомый приторный запах. Неумолимое время отняло у него былую остроту зрения и слуха, и только запах — единственное, что различал он так же отчетливо, как  и в далекой юности. Несомненно, что у Рахели началось то, что каждый месяц бывает у женщин. И немудрено — девчонке уже пятнадцатый год. Пора, пора выходить замуж, вот только женихов подходящих нет.