На пути к рассвету - [65]

— Лермонтов, только не вспомню, откуда, — сказала бойко Марийка.

Андропов прищурился и долгим взглядом оглядел Марийку. Выглаженная гимнастёрка с рубчиками от утюга над кармашками, подворотничок белее снега выступал ровно настолько, насколько надо, не больше миллиметра, ремень затянут на последнюю дырочку, пуговицы начищены, короткие волосы, причёсанные мокрой расчёской, лежали волнами, удлинённые глаза глядели насмешливо.

— Нет, это другой русский стихотворец, Волошин. Он мало известен, хотя жил в наше время. Блистал в Париже, в Петербурге, но вдруг ушёл от шумного света, поселился на берегу моря в Крыму, надел, как древний грек, белый хитон, взял пастуший посох и стал слушать шум прибоя. Раздал всё, что накопил, устроил в своём доме коммуну, пристанище поэтов. Люди смеялись над ним, а он ел простой овечий сыр и писал стихи.

Мой кров — убог. И времена — суровы.

Но полки книг возносятся стеной.

Тут по ночам беседуют со мной

Историки, поэты, богословы.

Андропов, читая, встал, поднял правую руку, и так вышло, что указал он ею на единственную небольшую полочку с книгами. Марийка за одну секунду прочитала на корешках: Ленин, Дзержинский, Калинин, Макаренко, Блок, учебник финского языка.

— Вы, говорят, тоже слагаете стихи? — тихо спросила Марийка.

Андропов засмеялся, вышел из-за стола, поставил поближе к окну стул, указал на него Марийке.

— Слагаю для внутреннего пользования, для дома, для семьи. Печататься, по секрету тебе скажу, не собираюсь, а вот как-нибудь под гитару спою. Устроим вечеринку на Октябрьские праздники, мы уж тут решили всем нашим коллективом собраться, самовар поставим, пирогов девушки напекут, тогда ты мне и напомнишь. Договорились?

Теперь о наших буднях. С Галей, я полагаю, ты познакомилась, будешь её опекать, поучишь конспирации. На той неделе поедете на аэродром, попрыгаете с парашютом, в программе у вас стрелковая подготовка, топография. В общем, курс такой, какой был у Ани.

— Вот и пусть с ней Лебедева занимается, — вспылила Маринка. — Я вам сказала — хочу боевую работу. Юрий Владимирович, ну поймите вы меня, голубчик, я хочу риска, опасности. Не могу я киснуть здесь. Говорила вам, тяжкий груз у меня на сердце, давит он всю дорогу, к земле пригнул. Отомстить хочу за Аню. Не дадите горячее дело — в военкомат побегу.

В кабинете наступило долгое тягостное молчание. Андропов снова встал, сделал два шага вперёд, повернулся, потёр правой рукой щеку, будто та у него замёрзла, пригладил ёжик волос с серебряными блёстками.

— Груз, говоришь, на сердце? А у меня как же тогда? У меня что там, в серёдке, пустота, а может, заводная пружина? Пойми, ты уже была на волосок от смерти, тебя поберечь надо. Анну потеряли. Да знаешь ты, что это не первая смерть здесь, у нас и, видимо, не последняя? И это всё по моей воле, по моему приказу вы идёте. Может, я этот груз до конца своих дней чувствовать буду. Такое тебе не приходило в голову? Каждое утро я захожу к Пашкевичу на радиостанцию. Сегозерье молчит, замолк Олонец. Что с ними? Провал, попались, живы? Или, может, их вот в эту чёрную минуту к стенке ставят, девичью лебединую шею лампой жгут, как жгли Зою?

Марийка широко раскрытыми глазами глядела на Андропова.

— Таким я вас никогда не видела, — вырвалось у неё.

— Мне говорят — надо комсомольский партизанский отряд создавать. Будто я против, будто не я с этим носился ещё в декабре прошлого года. Но и подполье сегодня нам необходимо! Надо, чтобы наши люди в оккупации не были сиротами, надо, чтобы чувствовали — родная советская власть рядом, не растоптали её захватчики, живая она.

Он походил по комнате, сел рядом с Марийкой, глянул в её чёрные расширенные зрачки.

— Учиться пошлём в Москву. Поедешь в столицу, голубиная душа?

— Хочу на фронт.

— Замуж выдадим. Скажем, за… Васю Савоева.

Марийка зарделась, опустила глаза.

— Откуда вы знаете про Васю?

— Я знаю и то, Марийка, — вздохнул Андропов, — что Вася твой на задании, что все сроки прошли…

— Он вернётся, он сильный. Не может такого быть, чтобы его убили.

— Приходил снова лётчик. Я не смог сказать ему, я соврал, сказал, что вы с Аней в новой командировке. Ты не видела его?

Маша рассказала, как ходила на аэродром, как её переманивал майор в военторговский киоск. Незаметно как-то разговор перекинулся на поездку в Решму. Андропов дотошно расспрашивал о настроении тамошних колхозников, об урожае, о болезни отца.

— Скучно у них, — заключила Марийка. — Не затемняются по вечерам. Странно.

Зазвонил армейский телефон в зелёной коробке — Андропова вызывали в политотдел фронта.

Надевая шинель, он быстро заговорил:

— Я подумаю. Всё взвешу, а пока будь старшей сестрой для Гали, прошу тебя. Ей сейчас очень непросто: в душе сумятица, натура она романтичная, а тут всё не так, как представлялось, уже, видимо, начинает в чём-то разочаровываться. Приголубь, отвлеки, поучи финскому разговорному языку, основа у неё есть, девочка она старательная.

Две недели Марийка и Нина Лебедева занимались с Галей. Намечен был день выезда на дальний полевой аэродром для прыжков, но с утра за Марийкой пришла посыльная — срочно к Андропову.