Степка.
Пондравилась!
Васька.
Какое к черту пондравилась! Блажь одна! Только я раз к окошку-то к ей подшел, а ундер-то оттеда – пожалуйте, говорит, в горницу.
Слезкин.
Значит, бока наминать?
Васька.
Никто Ваське Рогову боков не намнет.
Слезкин.
Смирный, должно, ундер-то. А то есть, попадаются из ихнего брата… беда!.. замучает!..
Степка.
Бывал, знать, ты у них в переделе-то?
Слезкин.
Трафилось! За мещанку за одну.
Васька.
Вошел к им. Краля-то моя сидит, на гитаре разыгрывает. Ундер сейчас сладкой водки поставил, по рюмочке чкнули… Нам, говорит, оченно приятно, ежели вы с нами канпанию имеете. Наслышан, говорит, я от дочки, так как вы у своего хозяина в плюмянниках живете… – Так точно, говорю. – Коли ежели, говорит, вам моя дочка не противна, я с ея воли не сымаю.
Одна из девушек.
Ах, ты пес экой!
Васька.
Вы погоди, постой, что было. Вот сейчас, нарядилась она в шелковое платье, шляпку надела, в правую ручку зонтик взяла, – гулять мы с ней пошли. Оченно уж она мне в те поры пондравилась, хоть сейчас жениться. Ну уж мы эвту политику московскую знаем… Пожалуйте, говорю, в трактир. – Вы, говорит, как обо мне понимаете? Я, говорит, не то что, к примеру, какая… Я, говорит, со всяким могу разговор иметь, никого не острамлю. – Нам, говорю, это оченно лестно, по той причине, что нам такую и требуется. – Я, говорит, с любым офицером потрафлю, как что должно, потому я всему этому обучена; я бы, говорит, может, на разные языки умела, да тятенька не пожелал. – Так в трактир и не пошла. Ну, вот, голова, целое лето я к им ходил; опричь жениха мне и званья не было: жених да жених; рублев сорок денег я у ундера-то забрал; поддевку он мне новую сшил, да она мне кошелек бисерный подарила; а уж что мы с этим ундером сладкой водки выпили!.. Она, бывало, романцы поет, а мы пьем да про войну разговариваем. Пошел я тогда на Покров в деревню – всю эту канитель-то и бросил.
Одна девушка.
А как же краля-то твоя?
Васька.
Черт ее возьми, много их! Плакала после, сказывали…
Девушка.
Плакала! Сам, гляди, около ее коровой ревел. Плакала!.. Должно, и в правду тебе ундер бока-то намял.
Васька.
Сказал бы я тебе одно словечко, да уж так… для праздника словно бы нехорошо…
Девушка.
Пришел с Москвы-то, думает, ни весть он кто! Бахвал! Становись, девки. Запевайте.
(Девушки запевают).
Те же и МАВРА.
Мавра (с плачем).
Чтой-то, батюшки!.. Девыньки, не видали ли хозяина.
Девушки.
Нет, тетка Мавра, не видали.
Слезкин.
Какова хозяина?
Мавра.
Моего хозяина, Трофима Иваныча.
Слезкин.
Видели.
Мавра.
Где он, батюшка?
Слезкин.
Давай два двугривенных – скажу, а то так ты и помрешь без его.
Мавра.
Неколи мне тут с тобой…
Девушка.
Да говори, дьявол!
Слезкин.
Скажи сама – может ты лучше…
Девушка.
Да я не знаю; я бы сказала.
Слезкин.
Хозяин твой теперича – так будем говорить (указывая на кабак). Окромя энтого места, ему негде быть. (Трофим выходит из кабака). Вишь ты! Значит, так точно.
Те же и ТРОФИМ.
Мавра.
Что проклажаешься-то? Мало тебе что ли?
Трофим.
Нет, я много доволен… Оченно доволен… Огни у меня теперича… разные огни ходят… Душеньку мне всю распалило… Православные! Дай вам Господи! (плачет). Пошли вам Царь милосливый на вашу долю…
Мавра.
Что домой-то нейдешь?
Трофим.
Будем дома, об этим ты не сумлевайся… дома мы будем. А вот что на миру нам скажут. (К Ваське). Ты фабричный?
Васька.
Фабричный.
Трофим.
Можешь по писанию?
Васька.
Могу.
Трофим.
Значит, не к нам, дуракам, тебя приравнять. Был ты в Старом Ерусалиме?
Васька.
Далече больно, не был.
Трофим.
А есть ноне разрешение?
Васька.
Есть.
Трофим (к жене).
Слышь, что он говорит! Ну, я и разрешил… А теперича ты мне вот что скажи: дьявольское это наваждение, али так – дурь человеческая?
Васька.
Насчет чего ты говоришь-то?
Трофим.
Все насчет того же: давеча я был человек, а теперича, видишь, я не в своем разуме. Для чего это я? Мне это оченно стыдно.
Мавра.
Да пойдем домой, батюшка.
Трофим.
Погоди!.. Да, мне оченно стыдно. Девки веселятся, радуются, а я домой пойду, спать ляжу, а там, – твори Бог волю свою. Так-то!.. По закону мне положено и шабаш. Чужого нам не надо. Я много доволен! Прощенья просим! Простите меня, окаянного. Согрешил я грешный…
(Уходит).
Слезкин.
Все мы, должно, для праздника-то согрешили.
(Запевает).
Граф Башкевич ариванский
Под Аршавой состоял…
(Все смеются).
