На пороге зимы - [204]

Отец с ума сойдёт от радости, что сын цел и получит место при дворе. Он столько мечтал, что Такко должен устроиться в Империи, но о столице даже не заикался. Сердце сжалось — а жив ли вообще отец?

— Он жив, — Ривелен словно угадал мысли, — и перестал искать тебя только в прошлом году. Напишешь ему в дороге. Собирайся! Выезжаем завтра.

В восточной башне было тихо и непривычно холодно. Такко сгрёб в мешок свой нехитрый скарб и задумался: можно ли взять инструменты и те вещи, которые давал ему Оллард? Наверное, можно, если их не забрали канцлерские служки.

В зале тоже не топили, изо рта шёл пар. Такко прошёл вдоль рабочего стола. Перерыли даже детали и чертежи — очень аккуратно, порядок был нарушен совсем чуть-чуть, и это только больше раздражало. Такко укладывал в плоские, выложенные бархатом ларцы пинцеты и отвёртки, тиски и грузы для весов, пока в груди не стало совсем тесно. Старался не оглядываться, но краем глаза выхватывал то пустой стол, то приоткрытую ширму у постели. У погребального костра потеря ощущалась остро, здесь же давила исподволь, но отчётливо.

Защёлкнув последний ларец, Такко достал из-за пазухи свиток, который Оллард передал ему на склоне. Подошёл к окну, лёг на широкий подоконник, распутал нить, стянувшую кожаный чехол. Верхний тонкий лист соскользнул, под ним оказались ещё листы плотной гербовой бумаги. Такко собирался посмотреть их позже, но глянул мельком — и не смог оторваться.

«Настоящим свидетельствую… в здравом уме и твёрдой памяти… признаю сыновей Элеоноры Таллард, в замужестве Эслинг, своими наследниками со всеми правами и обязанностями…»

Вот это да.

Вот к чему были долгие зимние разговоры наедине, пока сам Такко обнимал и обхаживал Грету!.. Нет, всё же это ни в какие ворота не лезло и в голове не укладывалось. Чтобы Оллард… и… Может, просто дал близнецам своё имя?.. Нет, чушь. В это было вовсе невозможно поверить.

А затем накатила обида. Она тлела со вчерашнего дня, а теперь затопила с головой. Почему-то стало отчаянно жаль близости с Гретой. Такко всё твердил себе, что девки — блажь, не то что война и чертежи, а оно вот как… Обида никак не облекалась словами, но Такко ощущал, будто у него отняли важное, дорогое. Не Грету, что-то большее. Будто погасили маяк. Обманули, предали.

И зачем ему бумага о наследниках? Ему-то что за дело?

Такко просмотрел остальные листы. Выписка из завещания, которое уже зачитал Ривелен, распоряжение о выплате ученического жалования — немаленького, но радоваться отчего-то не хотелось, — рекомендательные письма каким-то мастерам… Послание баронессе с пометкой «дубликат» — Такко едва пробежал его глазами и сразу отложил. В другой раз полжизни бы отдал, чтобы сунуть нос в чужие бумаги, а сейчас даже касаться их было гадко.

Напоследок он развернул самый тонкий лист — тот, что лежал сверху. Оллард писал быстро: слова не помещались на строках, перо цепляло бумагу.

«Танкварт, друг мой,

поручаю тебе бумаги исключительной важности. Что бы ты ни думал об их содержании — храни как зеницу ока и никому не показывай. Если наш уговор с баронессой будет соблюден, от тебя ничего не потребуется. Если нет — позаботься о том, чтобы наследники были представлены ко двору под настоящим именем не позднее шестнадцати лет. Сейчас эта задача кажется тебе непосильной; но за годы всё изменится. Ты успеешь присмотреться ко двору и станешь другим человеком. Разум подсказывает мне передать бумаги Ривелену как более сильному и опытному в таких делах. Но чутьё твердит, что чем меньше людей узнают тайну, тем лучше. Вокруг неё столкнётся слишком много интересов, и первый — Элеоноры.

Тебе довериться не страшно. Ты всегда умел хранить тайны, а теперь ещё и выучился врать с невинными глазами. И предан моему роду достаточно, чтобы присмотреть за судьбой наследников.

Я ждал их рождения больше, чем победы. Я часто думаю, кем они вырастут без меня. Вспоминаю Агнет и осознаю — шиповник живуч не меньше ландыша и северного чертополоха. Наша кровь возьмёт верх над любой другой. У моих наследников будет фамильный нрав и прочие узнаваемые черты, благодаря которым Эсхенский замок в должный час примет их как хозяев. Это даёт мне силы уйти с лёгким сердцем. Порой нужно убрать старое дерево, чтобы молодые побеги пошли в рост».

Такко отложил письмо. Ошибки быть не могло. В колыбели у баронессы спали наследники родового замка и сводные братья Агнет.

В груди снова щемило. Оллард никогда не говорил с ним так открыто. Пожалуй, только в Лиаме, когда морской воздух и крепкий эль развязали язык. Такко сам тогда ляпнул, что неплохо бы маркграфу сойтись с баронессой. А до того всем сердцем переживал за опустевший замок и желал, чтобы род Оллардов был продолжен. Стоило опустить веки, и перед глазами вставали знакомые до трещинки стены оружейной, темнота подвальной мастерской, башня с закрученной влево лестницей.

Теперь он один знал тайны замка. Один мог показать проход из холла в мастерскую, открыть потайную лестницу, пройти из подвала в усыпальницу. Может, где-то и хранились планы, где все эти ходы были обозначены, но совсем иное, когда хозяин сам проводит тебя по замку. Когда помнишь, как в башне хрустела соль, а под сводами маячила белая тень.