На пороге трона - [69]

На чистый лоб Марии налетела тучка; она сделала движение, как бы желая высвободиться из рук Пассека.

Но он притянул её к себе крепче и продолжал:

   — Но это было во мне лишь одно мгновение, Мария, клянусь тебе, одно мгновение! Я тотчас же почувствовал, что моя любовь к тебе пустила свои корни в самые глубины моей души и что моя жизнь без тебя будет каким-то сном без сновидений.

   — Правда ли это? — спросила она, взглядывая на него со счастливой улыбкой.

   — Это — правда, — воскликнул Пассек, — и эта правда делается для меня с каждым днём всё яснее; с каждым днём я чувствую всё глубже и глубже, что никогда не буду в состоянии расстаться с тобой и что всё, двигавшее до сих пор мою жизнь, отпадает от меня и отходит в область воспоминаний. Раньше я, правда, думал, — продолжал он, целуя глаза Марии, — что солдат не должен носить никаких цепей, что всё, что привязывает его к жизни, не должно отягощать его, чтобы он никогда не терял свободы и был всегда готов играть высшую игру, рискуя собственной жизнью; но теперь, Мария, я чувствую, что есть цепи, которые дают их рабу полную гордость, смелость и свободу, так как они привязывают солдата к существу, стоящему выше всех прочих земных созданий, к ангелу, который возносит солдата к небу...

Молодая девушка покачала головой, но всё-таки улыбнулась его воодушевлению.

   — Сегодня же, — воскликнул Пассек, крепче прижимая её к груди, — сегодня же я сообщу твоему отцу тайну наших сердец; я не так уже беден: императрица была всегда милостива ко мне; скоро, очень скоро ты будешь принадлежать мне одному, и самые гордые придворные дамы побледнеют и стушуются, когда в их круг победоносно вступит моя лесная фея.

   — О, нет, нет! — испуганно воскликнула Мария. — Отец не должен ничего знать; не так скоро, по крайней мере; это испугает его; я должна подготовить его; мне надо подумать, как сказать ему это...

   — Подготовить? Подумать? — воскликнул Пассек, и его взоры омрачились. — Почему? Твой отец состоит на службе у великого князя, а я, — гордо произнёс он, — офицер гвардии её величества; какое же предубеждение он может иметь?..

Мария потупила взор и тихо промолвила:

   — Мой отец принадлежит к лютеранской церкви, и я тоже.

   — А, — горячо воскликнул он, — вот что? Я — верный сын православной церкви, но думаю, что Бог не ограничил пути, по которому должны обращаться к Нему души верующих; почему мы должны любить друг друга меньше только из-за того, что мы возносим наши молитвы в разной форме? Ведь для нас одинаково священен величайший и прекраснейший христианский знак — Распятие?

   — Нет, нет, — дрожа, возразила молодая девушка, — так внезапно и сразу сказать это отцу нельзя; он должен иметь время свыкнуться с этой мыслью... О, прошу тебя, дай время! Позволь мне самой устроить всё это, чтобы какой-нибудь необдуманный шаг не помешал нашей любви.

Она была взволнована, а Пассек покачал головой и удивлённо глядел на неё.

   — Граф Разумовский благоволит ко мне, — заговорил он, — он замолвит словечко за меня, и государыня императрица согласится на то, чтобы ты осталась верна твоему исповеданию...

   — Императрица — да, — возразила Мария, — но отец... отец, который...

Она запнулась.

   — Мария, — мрачно промолвил он, — что-то такое есть с твоим отцом; мне часто приходила мысль, что он в действительности — не то, кем кажется, мне сдаётся, его окружает какая-то тайна...

   — Это — не моя тайна, — тихо произнесла девушка.

Одно мгновение Пассек испытующе смотрел на неё, но мрачное подозрение, показавшееся было на его лице, быстро исчезло пред выражением детской чистоты на её милом лице.

   — Позволь мне обдумать это, — попросила она, — не спрашивай, не догадывайся; если я должна скрывать от тебя что-нибудь теперь, верь, что это что-нибудь — тайна, не мне принадлежащая.

   — Я не спрашиваю и не догадываюсь, — воскликнул он, — я вверяю наше будущее тебе; разве могу я не доверять тебе, освещающей меня лучами безумного счастья? Я буду жить ожиданием, сладкой надеждой, которая кивает мне из твоих глаз и улыбается мне с твоих губ.

Он заключил Марию в свои объятия, их сердца забились одновременно; они забыли бы в объятиях друг друга о целом мире, если бы до них сквозь тихое шуршание листьев не донеслись звуки голосов, принадлежавших людям, двигавшимся по дороге.

Пассек чутко насторожился.

   — Даже и тут нам нет покоя, — гневно воскликнул он, — этот сплетнический свет не оставляет ни местечка для счастья любви! Нам некуда уйти; нас найдут здесь и своей надменной насмешкой унизят святые чувства, которыми полны наши сердца!..

   — Нет, — воскликнула Мария, прислушиваясь, в свою очередь, к голосам, раздававшимся всё ближе, — нет, нас не найдут... Здесь есть другая дорога, известная лишь мне одной; сюда, вот сюда, за этим деревом; она ведёт вплоть до нашего дома.

   — Тогда бежим, — воскликнул Пассек, — и живее!.. Они должны увидать мой роскошный цветок не раньше, чем я буду иметь возможность представить им его как мою собственность!

Можно было уже слышать шорох шёлкового платья и шаги у самого входа в укромное местечко наших влюблённых. Мария отогнула сук дерева, мешавший им, и исчезла за толстым стволом дуба; Пассек последовал за ней. Едва они закрыли листвой открывшийся было за ними проход, как гуляющие, приближение которых они слышали, вошли в этот укромный уголок.