На пороге трона - [46]

   — Может ли это быть? — воскликнул граф Шувалов, мрачно смотря вперёд. — Такой обман почти немыслим... Это была бы коварная, недостойная измена...

Опираясь на свою палку, граф Бестужев посмотрел на обер-камергера острым, проницательным взором.

   — Разве вы не моего мнения, мой милый граф, — сказал он, — что, если бы эта маскарадная игра была раскрыта, сердца всех дам полетели бы к этому очаровательному кавалеру, тогда как мужчины могли бы отнестись к нему враждебно из-за милостивого обращения с ним её величества?

   — Вы сообщаете нечто буквально неслыханное! — воскликнул граф Шувалов. — Я должен пролить свет на эту историю. О, если это — правда, то обман, которому я поддался так доверчиво, должен быть отмщён.

   — Ну, мой милый граф, — сказал Бестужев, — я вижу, вы оценили мой анекдот. Вы убедились, что я — ваш друг, и, быть может, впоследствии вы ещё примете от меня совет. Теперь же спешите, спешите! Я слишком долго задержал вас, государыня будет вас ждать.

   — Да! — воскликнул граф Шувалов. — Да, я благодарю вас, ваше высокопревосходительство. Все силы моей души я сосредоточу в моих глазах. Это было бы двойным обманом... злобной, коварной игрой, если бы это было правдой...

Быстрым шагом он удалился, чтобы догнать императрицу, которая уже поднималась по ступеням, ведшим к павильонам дворца. Граф Бестужев следовал за ним, уже не опираясь на свою палку и радостно улыбаясь про себя.

XIII

Императрица уже ждала обер-камергера, когда тот появился наконец взволнованный и возбуждённый. С выражением лёгкого нетерпения Елизавета Петровна подозвала его и заявила, что пора садиться за стол. Мадемуазель де Бомон стояла рядом с императрицей, которая ласково обвила рукой её плечи. Молодая девушка с тонкой, насмешливой улыбкой встретила взгляд графа Ивана Ивановича; эта улыбка показалась ему вызывающей, и его щёки покраснели от гнева. Однако, несмотря на негодование, клокотавшее в его груди, граф Иван Иванович должен был сохранять спокойствие, и он с любезно-почтительным видом подошёл к императрице, опиравшейся на руку своей любимой фрейлины.

В столовой стоял ряд отдельно накрытых столиков. Шувалов подвёл императрицу к самому центральному из них; француженка хотела скромно отойти, но Елизавета Петровна остановила её.

— Не уходите от меня, милая, — проговорила она, — вы мне будете потом нужны; лучше садитесь рядом со мной.

Фрейлина молча повиновалась.

Напротив императрицы поместился граф Шувалов; остальные места заняли чужеземные послы и другие высокопоставленные особы. Разговоры велись весело и оживлённо; с других столов доносились взрывы смеха. Только граф Шувалов, всегда старавшийся раньше привести государыню в весёлое расположение духа, на этот раз был молчалив и рассеян. Часто он не слышал предлагаемых ему вопросов и отвечал невпопад. Его взгляд не отрывался от миловидного личика фрейлины де Бомон, он пристально всматривался в её глаза, как бы желая через них проникнуть в её душу.

По временам он будто сомневался в чём-то и невольно недоверчиво покачивал головой; то вдруг в его глазах мелькала ненависть и он вызывающе смотрел на девушку, сидевшую рядом с её величеством.

Елизавета Петровна всё это видела, и её брови сильнее и сильнее хмурились. Её гордость возмущалась тем, что граф осмеливался в её присутствии так ярко выказывать свою любовь к другой; она ничем другим, кроме этого чувства, не могла объяснить пламенные взгляды и рассеянность своего фаворита. Помимо чувства оскорблённого самолюбия, императрица испытывала особенное неудовольствие, что выбор графа пал на фрейлину де Бомон, к которой она имела какую-то необыкновенную, ничем не объяснимую склонность. Ей настолько нравилась новая фрейлина, что её пугала мысль о том, что молодая девушка могла кого-нибудь полюбить; ей хотелось сохранить её исключительно для себя. Таким образом Елизавету Петровну мучило чувство как бы двойной ревности и она становилась всё мрачнее и мрачнее.

Только сэр Уильямс и граф Разумовский поддерживали веселье за столом императрицы. Старый канцлер граф Бестужев, сидевший тут же, делал вид, что ничего не замечает; он осыпал любезностями фрейлину де Бомон и время от времени бросал насмешливые взгляды на обер-камергера, отчего волнение и гнев последнего только усиливались.

Еле успели прикоснуться к десерту, как императрица встала и приказала зажечь фейерверк, который предназначался на этот вечер. Она снова взяла под руку француженку и вышла с ней на террасу. Опустившись в кресло, Елизавета Петровна усадила рядом с собой и любимую фрейлину, ни на одну минуту не выпуская её руки из своей.

Императрица требовала, чтобы за одним номером фейерверка немедленно следовал другой; она видимо торопилась, и, как только взвилась последняя ракета, государыня поднялась и слегка поклонилась присутствовавшим.

   — Я устала, — проговорила она, — день был утомительный, да нужно кое-что и назавтра оставить.

   — Прошу ваше величество уделить минутку и выслушать меня! — попросил граф Иван Иванович Шувалов, быстро подходя к императрице.

Граф Бестужев как бы случайно приблизился к креслу Елизаветы Петровны и делал вид, что весь поглощён лицезрением публики и не слышит ни слова из того разговора, который происходил возле него.