На пороге трона - [35]

Он быстро прошёл из передней в парк; непосредственно за ним следовал граф Понятовский; голштинские офицеры окружали Шридмана и поощряли его оставить неизгладимый знак на теле дерзкого иностранца. Но офицер-гигант шёл медленно с поникшей головой; его атлетическая фигура, казалось, потеряла всю свою силу, заносчивое выражение бесследно исчезло с его лица.

Стоявшая высоко на небе луна ярко озаряла всё вокруг. Было светло, почти как днём. Свежий ночной воздух был пропитан весенним ароматом. Кроны высоких деревьев серебрились под светом луны и резко выделялись на тёмном фоне неба.

Великий князь увлекал всех за собой через тёмную аллею, которая выходила на свободную, усыпанную белым песком площадку.

   — Здесь! — воскликнул он. — Это — самое удобное место для окончания дела: свет здесь распределён равномерно, до дворца не будет доноситься стук шпаг, и всем будет отлично видна рыцарская борьба.

Он нетерпеливо расхаживал взад и вперёд, потирал руки и беспокоился, как будто дело шло только об интересном представлении. В это время Пассек и фон Брокдорф выбирали место для противников, для того чтобы каждый из них имел одинаковое освещение.

   — Разве нет уже возможности уладить дело без поединка? — тихо спросил Шридман стоявшего рядом с ним генерала фон Ландерова. — Было бы чересчур жестоко убивать этого несчастного, — неуверенно продолжал он.

   — Будет достаточно, если вы, ранив его в руку, сделаете непригодным для дальнейшей борьбы, — ответил генерал. — Вы скоро справитесь с этим надушенным господином!

   — Всё ли в порядке? — спросил Пётр Фёдорович, дрожа от нетерпения.

   — Совершенно, — ответил Пассек.

Оба противника заняли свои места и вытащили шпаги.

   — Стойте! — воскликнул Пассек. — Оружие у противников не одинаково, клинок лейтенанта Шридмана значительно крепче и чуть ли не на три дюйма длиннее...

   — Это всё равно, — сказал граф Понятовский, становясь в позицию и скрещивая свою изящную шпагу со шпагой своего противника. — Я знаю свой клинок, и он меня удовлетворяет.

Картина была удивительно живописна. На залитой ярким лунным светом, обрамленной высокими деревьями площадке собралось всё общество в разнообразных мундирах, в блестящих, шитых золотом придворных костюмах; тонкие клинки сверкали как серебряные лучи. Граф Понятовский мог служить отличной моделью для картины. Красота её нарушалась только Шридманом, производившим слегка комическое впечатление: высокий офицер так низко пригибал колени, что казался на целую голову ниже, чем был на самом деле. Он далеко вытягивал руки и отклонял своё туловище, как бы желая как можно дальше отойти от острия шпаги противника.

Несколько мгновений клинки лежали один на другом, затем Понятовский сделал быстрый выпад. Его противник ещё более подогнул колени и так далеко отклонился, что казалось, он опрокинется. Затем Понятовский повернулся и быстрым движением выбил шпагу из рук противника. Она высоко взлетела и упала, воткнувшись остриём в песок.

   — Какая неловкость, какая неловкость! — воскликнул Пётр Фёдорович, топая ногами. — Оправьтесь, Шридман, у вас нет никакой твёрдости в руке! Но это не считается, — продолжал он, — это — случайность. Дайте ему снова шпагу, Брокдорф!

Граф Понятовский поклонился великому князю.

Фон Брокдорф поднял с земли шпагу и протянул её Шридману, который с гневным выражением принял её и снова насколько возможно дальше вытянул её по направлению к графу. Понятовский на этот раз изменил свою тактику; его шпага сверкала как молния и почти прикасалась то к груди, то к лицу противника, не нанося ему, однако, никакого ранения. Шридман постарался сделать несколько выпадов, которые привели бы в изумление всякого знакомого с фехтованием; зачем он уже без всяких правил сильными ударами хотел выбить шпагу из рук графа, но всё было напрасно. Понятовский подступал к нему всё ближе, и всё чаще мелькал его клинок у лица и груди противника.

Наконец лейтенант был более не в состоянии переносить блистание клинка, он с глухим стоном опустил шпагу и, полузакрыв глаза и склонив голову, начал отступать. Но граф следовал за ним, он уже более не пугал его клинком своей шпаги, но высоко поднял её и наносил её тупой стороной быстрые, звучные удары по спине и плечам противника. Гигант-офицер закричал от боли и, забыв о сопротивлении, побежал по кругу, преследуемый графом Понятовским, который по-прежнему всё сильнее и сильнее наносил ему удары по спине и, наконец, стал ударять его шпагой по голове.

Кругом раздались громкие, негодующие крики.

   — Негодяй, ничтожный трус! — закричал вне себя Пассек. — Оставьте его, граф! Он достоин только палочных ударов, да и то нанесённых лакеями.

   — Черт возьми, Шридман! — крикнул великий князь, покраснев от гнева. — Да остановитесь же и обороняйтесь, иначе, клянусь Богом, я прикажу расстрелять вас.

Но Шридман, казалось, не слышал этого крика; он старался уклониться от ударов. Однако в это время граф Понятовский нанёс тупой стороной своей шпаги такой удар по его голове, что лейтенант закричал от боли и от страха упал на колени. Он оглянулся назад и хотел ударить графа снизу, но Понятовский следил за каждым его движением и в тот же миг так сильно ударил его по руке, что офицер выронил своё оружие и умоляюще протянул свои руки. Граф дотронулся концом шпаги до лица коленопреклонённого противника и громко воскликнул: