На пороге трона - [218]

L

На следующее утро, против своего обыкновения, великий князь встал рано; на его лице лежало всё то же выражение мрачной решимости, как и вчера вечером. Он велел подать себе свою голштинскую форму и надел красную ленту со звездой голштинского ордена святой Анны; затем, время от времени нетерпеливо поглядывая на часы, он стал ходить взад и вперёд, погруженный в мысли, и несколько раз подкреплялся мадерой, словно чувствовал потребность восполнить свои упавшие силы и оживить их. Когда наступил час, в который императрица имела обыкновение вставать и принимать у себя близких ей лиц, Пётр Фёдорович вышел из своей комнаты и направился через большие коридоры в покои государыни. У входа два солдата Преображенского полка, стоявшие в карауле, отдавая честь, объявили ему, что доступ к государыне воспрещён для всех.

Пётр Фёдорович, который в обыкновенное время отступил бы пред подобным приказом или, быть может, полугромко произнёс бы несколько недовольных слов, сегодня, казалось, окончательно потерял свою робость.

   — Этот приказ, — холодно и гордо сказал он, — имеет силу для подданных государыни, а не для меня.

Затем он резко пожал плечами, окинул обоих солдат презрительным взглядом и, открыв дверь, прошёл между ними так быстро, с таким решительным и властным видом, что они оправились от изумления перед таким неслыханным нарушением царского приказа лишь тогда, когда уже великий князь исчез во внутренних покоях императрицы. Перед кабинетом государыни его встретила испуганная дежурная камеристка.

   — Императрица одна? — спросил великий князь.

   — У её императорского величества находится обер-камергер, — ответила камеристка, становясь пред дверью кабинета, — и государыня изволила настрого приказать, чтобы никто не входил в её кабинет.

Великий князь оттолкнул в сторону камеристку, загораживавшую ему дорогу, открыл дверь и вошёл в кабинет.

Елизавета Петровна, в широком утреннем пеньюаре, лежала на диване, перед большим столом, покрытым бумагами. Её лицо в своих дряблых чертах носило ещё следы недавней болезни; её сильно поседевшие волосы не были завиты и напудрены, а покрыты кружевной косынкой; на лице ещё не было румян, и вообще она имела вид совершенно пожилой женщины; только в её глубоких, ввалившихся глазах горел беспокойный огонь. Против неё сидел граф Иван Иванович Шувалов и был занят чтением одного из донесений русских послов при иностранных дворах.

Когда дверь быстро и шумно открылась, Елизавета Петровна, недовольная нарушением своего приказа, повернула голову и на её лице изобразилось безграничное удивление при виде великого князя, твёрдыми шагами приближавшегося к её дивану; граф Шувалов, удивлённый не менее её, встал и даже не думал приветствовать подобающим образом наследника престола.

   — Я занята, — строгим, решительным тоном сказала государыня, — и отдала приказ никого не допускать сюда.

   — Караульные сообщили мне об этом приказе, — ответил великий князь, — но я не счёл его относящимся ко мне и прошу вас, ваше императорское величество, о прощении в том, что я всё-таки вошёл сюда; у меня есть к вашему императорскому величеству важное, безотлагательное дело.

Императрица приподнялась и посмотрела на великого князя с ещё большим удивлением, но в то же время и со вспыхнувшим гневом и воскликнула:

   — О том, что важно и безотлагательно в России, надлежит знать мне, и никто в моём государстве не имеет права ослушаться моих приказаний.

Великий князь задрожал; одно мгновение казалось, что долгая привычка к послушанию императрице и боязнь её гнева возьмут в нём верх, но тотчас же опомнился.

   — В вашем государстве, ваше императорское величество, каждый обязан вам послушанием; но я теперь стою перед вами не как подданный, не как русский великий князь, не как наследник вашего трона, но как герцог голштинский. В качестве последнего, ваше императорское величество, я требую, чтобы вы выслушали меня, а если вы откажете мне в этом, то я сейчас же покину Россию и вернусь в своё немецкое герцогство, в котором я никому не обязан отдавать отчёт в своих действиях, кроме императора.

   — Вы с ума сошли? — сказала императрица великому князю.

   — Я спрашиваю вас, ваше императорское величество, удостоите ли вы выслушать меня? — продолжал он. — Если вы отклоните мою просьбу, то через час я буду на пути в Голштинию.

   — Что вы себе позволяете? — воскликнула Елизавета Петровна. — Да ведь это — открытый бунт, восстание! Не забывайте, что вы пока находитесь ещё на Русской земле и без моего разрешения не имеете права перешагнуть границы России.

   — Интересно будет посмотреть, как это вы посмеете употребить насилие по отношению германского принца и наследника русского престола! — насмешливо сказал Пётр Фёдорович. — Да ведь все германские принцы, правители всей Европы притянут вас к ответу за такой поступок.

   — Позовите сюда стражу! — вне себя крикнула Елизавета Петровна, делая повелительный жест рукой в сторону графа Шувалова. — Подобная дерзость должна быть наказана.

Граф Иван Иванович Шувалов подошёл ближе к великому князю.

   — Умоляю ваше императорское высочество объясниться, — проговорил он. — Какая причина заставляет вас сопротивляться воле её императорского величества?.. Вспомните, как нам нужно щадить силы императрицы...