На пороге трона - [216]

Офицер взял депеши и удалился с уверением, что не потеряет ни минуты, спеша исполнить приказание.

Граф Бестужев открыл скрытую обоями дверь, которая вела в тайный проход. Тотчас же появился Понятовский.

   — Какое несчастье! — воскликнул тот. — Я всё слышал!.. В безопасности великая княгиня?

   — Она родилась бы под особенно несчастной звездой, если бы было иначе, — ответил канцлер, — я сделал всё, зависевшее от меня, и не сомневаюсь, что её императорское высочество уже давно мирно почивает в своей постели, как и я надеюсь скоро почивать в своей.

   — О, благодарю, благодарю вас, ваше высокопревосходительство! — воскликнул граф Понятовский.

   — Я не заслуживаю вашей благодарности, — угрюмо заметил Бестужев, — быть может, то, что я не мог бы сделать для вас, я должен был сделать для самого себя... Неужели вы думаете, что мне могло бы быть приятно присутствовать здесь, в своём кабинете, при отвратительной сцене, которая могла бы разыграться между взбешённым великим князем и его супругой?

   — Но что же теперь будет? — воскликнул граф Понятовский. — О, умоляю вас, дайте мне совет!..

   — Мой совет следующий, — ответил Бестужев. — Вы теперь, сейчас же, через задние ворота, куда вас проведёт мой дворецкий, отправьтесь домой и лягте спать, как я и сам сделаю это после вашего ухода. В настоящую минуту нечего больше делать, как спокойно выжидать. Есть обстоятельства, которые, подобно бродящему вину, надо оставить проясниться; каждое вмешательство может только повредить... Даже животным доступна военная хитрость — притвориться мёртвым, чтобы дать врагу пройти мимо; в подражании этой простой хитрости, присущей инстинкту неразумных тварей, и заключается часто высшая человеческая мудрость. Оставайтесь дома, распространите слух, что вы больны, но так, чтобы даже близкие вам слуги верили этому, и выжидайте! Это самое лучшее...

   — Лучшее для меня, — воскликнул Понятовский, — а для великой княгини... О, Боже, что она сделает? Она будет беззащитна перед грубым гневом великого князя!.. О, как ужасно представлять себе всё это и быть бессильным помочь ей, не иметь права открыто вступиться за неё.

   — Гнев великого князя, — пожимая плечами, заметил граф Бестужев, — это — огонь от горящей соломы, который гаснет тем быстрей, чем сильнее он пылал. Великая княгиня, — сказал он тоном искреннего убеждения, — умна и ловка, быть может, даже более умна и ловка, чем мы все, и меня не удивит, если назавтра мы увидим великого князя у ног своей супруги более смирным, чем когда-либо. Её ум и мужество дают ей острое оружие, она не принадлежит к числу женщин, нуждающихся в чужой поддержке. Вы же, милый граф, так как вы ещё очень юны и имеете впереди такой же длинный путь, какой у меня остался позади, примите всю эту историю как урок осторожности, без которой никогда не достигнешь собственных высот или никогда не удержишься на них!.. Поясню мою мысль, — сказал он отечески-поучительным тоном. — Немалая помощь для дипломата, если он сумеет вызвать любовь к себе в принцессе, но только при этом никогда не надо забывать, что её любовь — не идиллия для заполнения праздного времени, а очень гладкая и скользкая ступень на лестнице честолюбия, — ступень, которая может вознести нас высоко, но с которой, если наша нога не тверда и глаз не зорок, мы можем самым жалким образом быть сброшены в пропасть. Однако теперь довольно обо всем этом! Изменить ничего нельзя, а мне нужен отдых.

На пороге появился камердинер с серебряным кубком, наполненным душистым глинтвейном. Канцлер на прощанье протянул Понятовскому руку, велел камердинеру незаметно провести его задним двором, а затем удалился в свою спальню. Он стал пить горячее душистое вино и вскоре, погрузившись в мягкие подушки своей постели, заснул.

Тем временем великий князь, неудержимо стремясь вперёд и едва придерживая развевавшийся плащ, так что немногие люди, попадавшиеся ему навстречу, при виде голубой ленты испуганно сторонились, наконец вернулся в Зимний дворец. Здесь он в раздумье остановился на несколько минут.

   — Если Екатерина ещё у Бестужева, — сказал он, тяжело дыша, — мы должны помешать ей незаметно вернуться. Я хочу убедиться, что её нет во дворце, а тогда, невзирая ни на что, я проникну к императрице и потребую наказания.

Не говоря ни слова, он повлёк с собой графиню Воронцову и быстро открыл дверь бокового двора. Часовой, ходивший взад и вперёд по внутреннему двору, был словно громом поражён, внезапно увидев пред собой Петра Фёдоровича и, несмотря на темноту, разглядев звезду и ленту.

   — Ты знаешь меня? — спросил великий князь.

   — Господи Боже... Святые угодники! — испуганно проговорил солдат, беря на караул. — Да ведь это — наш всемилостивейший великий князь Пётр Фёдорович!

   — Хорошо, — произнёс великий князь. — Ты знаешь, кто я, в таком случае слушай!.. Ты видел выходящими из этих дверей двух женщин?

   — Так точно, ваше императорское высочество! — ответил солдат.

   — Они вернулись?

   — Никак нет, — поспешно воскликнул солдат. — Никто не проходил через эту дверь!..

   — Прекрасно, — сказал великий князь. — С этого времени ты никого не будешь пропускать ни туда, ни оттуда: ни тех женщин, ни вообще никого, кто бы то ни был! Ты хорошо понял? Каждого, кто появится у этих дверей, ты будешь задерживать и отправлять на гауптвахту!.. Ты слышишь?