На пороге трона - [199]

   — Прошу прощения, если я поступил дурно, — сказал обер-камергер, в испуге и замешательстве подходя к кровати и поднося руку императрицы к своим губам. — Я видел свою дорогую, возлюбленную повелительницу лежащей в тяжкой болезни; невольно приходило на мысль, что виною этого явился эликсир графа, и он был арестован на всякий случай ради безопасности.

   — Зеркало, — воскликнула императрица, — зеркало!

Оба сиятельных сановника не трогались с места; доктор Бургав мрачно потупился.

   — Зеркало! — ещё громче и раздражительнее повторила больная. — Кто смеет колебаться, если я приказываю? Зеркало!.. — повелительно крикнула она, обращаясь к камеристке. — И если ты промешкаешь хотя секунду, то, клянусь всеми святыми, я заставлю тебя окоченеть в снегах Сибири!

Камеристка, дрожа всем телом, подошла к туалетному столу и всё ещё нерешительно, со слезами на глазах, подала государыне ручное зеркало.

Елизавета Петровна поспешно схватила этот предмет, изобретённый тщеславием, но тем не менее единственный, который беспощадно говорит людям правду в глаза. Она бросила взгляд на изображение, которое показывала ей блестящая поверхность. Громкий крик, где слились испуг и почти отчаянная жалость, сорвался с её бледных, пересохших губ, и она долгое время безмолвно и неподвижно смотрела в зеркало, тогда как в комнате было слышно дыхание присутствующих.

   — Так хочет судьба, — тихо промолвила затем Елизавета Петровна, медленно опуская зеркало на одеяло, — змея крепче стягивает свои кольца; тот, который один мог победить её, теперь далеко.

   — Ваше императорское величество! Вы слабы и расстроены, — заметил Шувалов, — что вполне естественно после такого продолжительного беспамятства; свежесть, молодость и здоровье вскоре снова появятся на вашем лице, на котором видны теперь следы болезни.

Не ответив ни слова, Елизавета Петровна посмотрела на него мрачным взором, потом сложила руки и сомкнула глаза; казалось, она впала в глубокое и тихое раздумье.

   — Боже мой, неужели прежнее состояние должно вернуться? — тихо спросил врача Разумовский.

Доктор Бургав покачал головою и ответил ему так же тихо:

   — Нет, на этот раз она спасена, но если тому адскому колдуну удастся дать ей ещё хотя каплю, хотя единую каплю своего снадобья, то я не ручаюсь ни за что.

   — Мы позаботимся о том, чтобы для него были закрыты границы России, — сказал граф Разумовский.

Вошла вторая камеристка; она принесла слегка поджаренного цыплёнка и рюмку испанского вина; то и другое потребовал доктор Бургав, как только императрица очнулась от своего долгого забытья. Врач осторожно коснулся руки августейшей больной; когда же она снова открыла глаза, он просил её покушать. Елизавета Петровна машинально исполнила это желание; её взоры оживились, лёгкий румянец окрасил ей щёки.

   — Ах, — тихонько промолвила она, — это действует благотворно; согревает и подкрепляет.

   — Это согревает и подкрепляет лучше всяких эликсиров того авантюриста, — тоном упрёка произнёс доктор Бургав.

   — Я устала... мне бы заснуть, — заметила императрица, медленно закрывая глаза, и через несколько мгновений погрузилась в сон, правильно дыша, с приветливым, спокойным выражением в чертах.

   — Государыня почивает, — сказал доктор Бургав, — теперь она спасена! Если её сон продлится несколько часов, то она вскоре окрепнет настолько, что ей можно будет вернуться в Петербург.

   — До тех пор мы должны подождать, — сказал граф Шувалов, покидая комнату с графом Разумовским. — Нам необходимо сейчас же послать курьера к нашим друзьям, потому что в Петербурге никто ещё не должен знать о том, что здесь произошло... Императрица должна находиться исключительно в наших руках до тех пор, пока не будет в состоянии снова показаться в полной силе среди своего двора.

Алексей Григорьевич Разумовский утвердительно кивнул головой, а минуту спустя императорский шталмейстер, опустив поводья, помчался в Петербург, чтобы доставить графам Петру и Александру Шуваловым и Кириллу Разумовскому три записки одинакового лаконического содержания: «Молчать и ждать!»

* * *

В Зимнем дворце было легче, чем в Ораниенбауме, попасть к великому князю и великой княгине, не будучи замеченным всеми привратниками и лакеями, так как в обширном здании, кроме больших коридоров, к различным комнатам повсюду вели особые ходы. Канцлер, которому лучше всякого другого были знакомы и привычны все тёмные и потайные пути как в дипломатии, так и во дворцах, часто пользовался этим обстоятельством, чтобы навещать великокняжескую чету без ведома двора и сообщать ей сведения, собранные его сыщиками в Царском и Петербурге. Известия, доставляемые им из резиденции императрицы, по-прежнему гласили, что её опасное положение остаётся неизменным, а немногие лица, имеющие доступ в комнату августейшей больной, хранят мрачный вид. Однако вместе с тем Бестужев ежедневно приносил всё более и более определённые слухи, что в казармах происходит что-то неладное и таинственное, о чём он мог догадываться лишь по некоторым случайным намёкам, но что не мог разузнать вполне благодаря соблюдению строжайшей тайны во всех военных сферах.