В середине второго тайма Стрепетов забил второй гол, головой.
После игры Стрепетов пришел сияющий, с мокрыми, тщательно зачесанными волосами, только рыжеватый хохолок упрямо торчал на затылке, и сказал шепотом:
— Меня в «Динамо» пригласили сегодня…
Барсов поднял кулак и заорал «ура-а!».
— Тренер приходил, интересовался, как учусь…
— А ты? А он? А когда? — засыпал его вопросами Барсов.
— Много приходится тренироваться? — спросила Марина Владимировна Олега. Для нее даже регулярно заниматься утром гимнастикой было немыслимым подвигом.
— У Олега каждая минута на счету. Утром до школы бегает десять километров, в любую погоду, а летом и весной — с мячом. — Барсов откровенно хвастал своим другом.
— Как это — с мячом?
Олег покраснел, выпятил нижнюю губу.
— Ну, веду мяч, чтоб от ноги не ушел, пасами…
По лицу Марины Владимировны он, видимо, понял, как мизерны ее представления о футболе.
— А вообще вам здесь понравилось? — спросил Олег, точно гостеприимная хозяйка, угощающая пирогом с капустой. Она кивнула, продолжая недоумевать, зачем все-таки этому своеобразному ученику нужно играть в футбол?!
Много лет спустя, когда Стрепетов был вынужден уйти из футбола, она попыталась узнать, почему он увлекся именно этим видом спорта? Он помолчал, тщательно обдумывая ответ.
— Такому мозгляку, каким был я в детстве, необходимо самоутверждение. Непередаваемое ощущение, когда на тебя устремлены сотни глаз, ты как бы в фокусе…
Помолчал.
— Я чувствовал, что даю людям ощущение остроты жизни… На Руси всегда были в чести игрища. Мужчинам необходимо реализовывать избыток энергии… Правда, нынешние болельщики — бич спорта, я бы не мог играть при «фанатах».
Анюта слушала его, приоткрыв рот. Олег был тогда в милицейской форме. С современной «агрессивностью» ему, к сожалению, приходилось сталкиваться по долгу службы довольно часто…
Марина Владимировна сидела с Барсовым на трибуне, когда команда «Динамо» проводила последнюю тренировку перед игрой на кубок. Они зашли за Стрепетовым, собираясь попасть на выставку. Анюта заняла там на всех очередь.
Тренер Олега возмутился, услыхав про его намерение.
— Перед такими соревнованиями… музей! Потом друзья, подружки.
Олег засмеялся.
— Честное слово, только музей. Вот моя бывшая учительница литературы сидит, спросите у нее…
Тренер, грузный, необыкновенно подвижный, неодобрительно посмотрел на нее маленькими, как у медведя, глазами и вздохнул.
— Ну разве что на два часа. А потом ко мне, на базу.
Слепило солнце, вечернее, бледное, размытое, и ни она, ни Барсов не могли предположить, что через минуту Олег столкнется с вратарем и покатится по земле, сжавшись в комок. А когда после секундной заминки попробует приподняться, резко упадет на спину, потеряв сознание. У Олега оказался трехлодыжечный перелом голени…
Олег никогда раньше не болел. Беспомощность его страшно раздражала. Уже через три дня он стал прыгать на одной ноге, держа костыль под мышкой. Стрепетов еще не понимал, что футболистом ему не быть.
Чаще всего его навещала Варя, приносила книги, цветы, выполняла поручения всей палаты. Она смешила Олега, заставляла его ходить, поддерживая под руку или подставляя свое плечо. В те годы она совсем не обращала внимания на свою внешность, не умела пользоваться косметикой, не переживая, что у нее небольшие глаза и большой рот. Негустые черные волосы завязывала чем попало, они болтались на затылке смешным тонким хвостиком, и Олег постоянно следил за ним глазами, худой, желтовато-бледный, осунувшийся. Все посетители спрашивали его, в каком он классе.
После больницы начались у него тренировки. Олег пытался разработать ногу, проделывал многочасовую тяжелейшую гимнастику, поднимал ногами огромный груз. Стрепетов впервые в жизни ожесточился, одержимый упорной мечтой побороть природу.
Когда Олег вышел на стадион впервые после перелома, все заметили, что он сторонится мяча. Олег надеялся отыграться на своих знаменитых ударах головой, но мяч ему перестал подчиняться. Он, видимо, невольно щадил больную ногу, уменьшая силу удара. На стадионе начались свистки, выкрики. Болельщики были безжалостны к недавнему любимцу.
И Стрепетов ушел с поля навсегда.
Почти год Олег не приходил к Марине Владимировне, не отзывался на ее звонки. Но однажды вечером Стрепетов появился. Пьяный. Марина Владимировна загнала Анюту в ее комнату, а Олега провела к себе.
Марина Владимировна не испытывала отвращения, хотя пьяных не выносила, только жалость, щемящую и ноющую, как зубная боль. Он не запил после смерти отца, безропотно возился с больной матерью, он не запил — и после перелома ноги, этот несостоявшийся великий футболист… Что же теперь случилось?
— Варька посмеялась… Сказала — за таких замуж не выходят…
— Поэтому ты и напился?
— Но почему надо смеяться? Разве стать моей женой — оскорбительно?
Она села, взяла его за руку, стараясь поймать взгляд.
— А мать? О ней ты не думаешь?
— Запрещенный удар… — Он попробовал встать, но она удержала.
— Ей только отец был нужен.
Никогда раньше Марина Владимировна не замечала, что Олег — ревнив, неужели копилось годами…
— Но сейчас ты ей необходим, а пока ты нужен хоть одному человеку на земле, обязан жить человеком.
