Она посмотрела его сочинение, переписанное каллиграфически, не похожее на его обычные каракули. Лисицын сообщал, что его ничто в жизни не волнует, в голове ни единой мысли, что иногда побаивается, не стал ли кретином, потому что больше любит слонов, чем людей, всегда ходит к ним в зоопарк, когда ему плохо…
Лицо Лисицина было серьезным, но именно так он выглядел и при розыгрышах.
— Все это романтика для младшего школьного возраста, — заявил Ланщиков, который всегда с ним ходил. — В наш век надо точно знать, что ты хочешь и сколько за это готов заплатить — и все будет тип-топ.
Он не признавал сантименты, и Лисицын тут же начал ему поддакивать, заявив с важным видом:
— Я где-то читал, что пороки входят в состав добродетели, как яд в состав лекарства.
Лисицын появился в сушилке, пощупал мои волосы и сделал мне знак идти в зал.
Я села в кресло перед Лисицыным, и вокруг моей головы замелькали его руки. Он двигался с таким вдохновенным лицом, точно дирижировал симфоническим оркестром.
Судя по обручальному кольцу — женат. А на ком?
— С какой стороны у вас пробор?
Он кончил жужжать феном и взялся делать начес. Он ни о чем не спрашивал. Привык, что женские головы отдавались в его руки бесконтрольно.
— Готово!
И сдернул с меня голубую салфетку.
Я себя не узнала. В зеркале отразилась женщина чуть старше тридцати. Я поймала его взгляд. Гордый, торжествующий. И правда — талант! Лисицын поигрывал ножницами как кастаньетами.
— Спасибо, сколько я должна?..
— Со своих учителей я денег не беру!
Он усмехнулся, получив удовольствие от выражения моего лица.
— Неужели вы думали, что я вас не узнал?!
— Спасибо, но я не могу бесплатно у вас причесываться! — И я оставила пять рублей на столике.
— Ну зачем же так… мелочно, я вам благодарен на всю жизнь, если бы не вы с вашей идеей насчет клоунады…
— Не вижу связи между клоуном и парикмахером…
— Напрасно, артистизм одинаков.
И тут в зеркале мне почудилось лицо Филькина. Он мелькнул на секунду и исчез. Я даже головой потрясла. Просто наваждение.
— Что общего у Лисицына с Лужиной? — спросил следователь Максимов Марину Владимировну.
— Не знаю. Поймите, среди моих учеников не может быть преступников.
Следователь усмехнулся.
— Стрепетов недавно сказал Лужиной и Лисицыну, чтобы они кончали свои аферы.
— И что же они?
— Согласились.
Он полистал бумаги, и Оскина сказала с усиленной почтительностью:
— Ваш Филькин творит чудеса.
В этот момент высокий оперативник вошел в кабинет и положил перед Максимовым новый рапорт.
— Среди одноклассников Стрепетова разговоры только о нем…
— Ничего удивительного, — вмешалась Марина Владимировна, — его любили в школе. Да и гордились. Вы же знаете, наверное, что он был в те годы известным футболистом, восходящей звездой.
— Еще бы! — и лицо Филькина оживилось. — Я был его болельщиком.
Он даже потер рукой жесткие, стоявшие ежиком светлые волосы.
— Кстати, почему так странно сейчас ведет себя ваша Варя Ветрова? Ссорится все время на людях с мужем, прямо комок нервов, — добавил Филькин…
— Они были очень близкими друзьями, Варя и Олег, вот она и переживает… — ответила Марина Владимировна.
Следователь Максимов отодвинул бумаги, сделал знак Филькину сесть и сказал:
— Вспомните все, что могло бы характеризовать Олега Стрепетова. Сколько о нем ни слышу — а здесь перебывало уже множество людей, — все говорят одно: «Романтик!» Даже странно для работника милиции…
Олега Стрепетова Марина Владимировна узнала в девятом классе, когда начала преподавать у них литературу.
Олег сказал, что не любит болтливых рефлексирующих и бездеятельных людей типа Бельтова у Герцена.
— Есть люди с больной совестью… — начала она, но некрасивый рыжеватый мальчик возмутился.
— Чем ваш Бельтов поступился ради других?
— Он отказался от карьеры в обществе, которое не уважал…
— И только?
— Декабристы были разгромлены, у него не было единомышленников.
— Доктор Гааз нашел способ помогать людям…
Она поняла, что этот мальчик — из романтиков, идеалистов. И удивилась, когда его друг, огромный Барсов, сообщил, что Стрепетов — известный футболист, играющий в команде юниоров страны, и прославился своими знаменитыми ударами головой.
Марина Владимировна в спорте признавала только фигурное катание. Ей казалось, что интеллектуалы не могут много времени и сил отдавать спорту.
— Не любить футбол хуже, чем не любить музыку, вы себя обездолили… — Барсов был категоричен, и его младенчески розовое толстощекое лицо покраснело от возмущения. Он дружил с маленьким Стрепетовым и очень гордился этим. Ей стало смешно слушать его дифирамбы футболу, и она согласилась поехать с ним в воскресенье смотреть игру Олега Стрепетова.
По ярко-зеленому полю забегали маленькие фигурки. Барсов сообщил, что Олег — «седьмой номер», но она долго не могла понять, кто в какой команде и под каким номером.
Наконец, научившись отличать фигуру Стрепетова, она заметила, что он все время оказывался как бы под ногами долговязых мальчиков, перемещаясь с неуловимой верткостью. Барсов объяснил, что он — полузащитник. Казалось, мяч вился возле ног Олега, словно привязанный невидимой бечевкой. Большинство мальчиков пытались отбить этот мяч, а Олег легко, точно танцуя, уходил от них, скользя по траве. Они начинали растерянно оглядываться, и вдруг мяч проносился по воздуху вне пределов досягаемости.
