На полпути в рай - [8]

В таких группах и группировках есть люди, которые в этом соревновании ослов попеременно вырываются вперёд соответственно их способностям ко лжи и лицемерию. Вот кто-то из этой бесчестной породы людей вырывает из рук того, кто слабее, пост первого министра, начинает разъезжать в министерском автомобиле, произносить в меджлисе длинные речи. Он ездит то в Америку, то в Европу, сочиняет всякий вздор на иностранных языках и передаёт его как официальную информацию таким же глупцам, как и он сам, живущим в этих странах. Но это всё до той поры, пока однажды ночью такой деятель, вздыхая и скорбя, не поведает своей жене о полном своём банкротстве и отстранении от должности. Потом он предупредит её, что во избежание подвохов она должна гнать прочь журналистов, быть осторожна с людьми и на всякий случай выключить телефон, в бане не пускать к себе в номер мойщицу, мыться своими собственными благородными ручками. Короче говоря, он предложит ей переждать это ненастное время, а там будет видно, что принесёт ему американская и европейская политика!

Таких прожжённых проходимцев, сидящих верхом на ослах, немного. Они пользуются министерскими постами для получения более долговременных и спокойных должностей, скажем директора банка, руководителя или администратора государственного ширкета[10], ректора университета, председателя меджлиса. Ну а если кому-нибудь из них не удаётся получить ни одного из этих постов, он устраивается инспектором какой-нибудь компании. Выбитый из министерского кресла, он с очаровательной непосредственностью усаживается в новое. Глядя на такого господина, невольно вспоминаешь стихи:

Семь любви городов успел обойти Аттар,

А мы ещё пребываем в кривом переулке!

Как удивительно схожи между собой нынешняя политическая машина и существовавшие ранее, до запрещения их военными властями, религиозные мистерии. Какой-нибудь неграмотный осёл с диким голосом в зависимости от обстоятельств становился в этих мистериях то Шимром, Язидом, Хули, Муслимом, Зейнаб, Фатьмой, Согрой, Сакине, Али Акбаром, то Касемом, Аббасом, джином, дивом или пери и даже европейцем или арабом[11]. Правда, небольшие труппы, разыгрывающие мистерии, не располагали столь большими штатами, как совет министров, они состояли из двух или трёх человек, не более. У них не было ни возможности, ни времени даже сменить костюм или загримироваться. Играя роль имама, этот же актёр вдруг делал небольшую паузу и тут же начинал изображать его противника Шимра… Конституционное и демократическое иравительство Ирана как две капли воды похоже на эти старинные бедствующие труппы исполнителей религиозных мистерий.

Создав университет, эти политические деятели постарались заполнить его невеждами-преподавателями, ибо, по мнению европейской политики, именно такие педагоги более всего могут принизить науку, отбить у людей охоту учиться. Вот и забили так называемыми инженерами, докторами, профессорами все уголки университета. Его теперь можно сравнить с развалинами бани Горгана. Рассказывают, что однажды тёмной ночью туда забрёл человек, незнакомый с этими местами. И вот, куда бы он ни шагнул, немедленно раздавался резкий оклик: «Осторожно, здесь лежит мирза»[12]. Наконец чаша терпения странника переполнилась, и он сказал: «Слушай, дяденька, заложи ты хоть одного мирзу и на эти деньги купи светильник, чтобы люди могли глядеть себе под ноги».

Из этих «учёных» особый интерес представляют те, которые устроились в правительстве и обеих палатах меджлиса. Выходцы из захолустных деревень, они в чалме и рваном габа[13], голодные и измождённые, еле волоча ноги, скитались по свету без цели, без духовного наставника, с пустыми карманами и сумой, наполненной одними алчными желаниями. Спали в ночлежках на голых досках, в холод накрывались чужим тряпьём, их кусали клопы, клещи и блохи. Но вот наконец им повезло — они попали в медресе[14]; для этого ведь достаточно иметь благообразный вид и внушительный голос, а не знания. Там они постепенно стали менять свой облик: с каждым днём чалма на их голове становилась меньше, а наглость больше. В конце концов они добились успеха на этом поприще. Теперь и следа нет от чалмы, габа и аба[15], но на каждом шагу эти учёные мужи считают нужным красноречиво напоминать всем о тех днях, когда они, одинокие и безвестные нищие, вышли из такой же нищей деревни, расположенной где-то близ опалённой солнцем пустыни, где нет ни воды, ни растительности, вышли, чтобы достичь этих вершин. Не зря, видно, один остроумный человек некогда сказал: «Если кто-нибудь, пусть даже на полчаса, ради шутки или на сцене театра намотает себе на голову вместо чалмы хотя бы платок, махните на него рукой — пропащий он человек!»

Но вернёмся к двадцати четырём прекрасным дамам, приглашённым в этот весенний вечер в пышную гостиную госпожи Нахид Доулатдуст. Все они были или нежными жёнами, или подругами тех, о ком мы сейчас рассказали. Ведь не секрет, что ни одно общество, создаваемое в нашей прославленной, подобной раю столице, не просуществует и двух дней, если среди его членов не будет представителей сильных мира сего.