На полпути к себе... - [54]

Вечеринка у Валентины удалась. Юна просто сияла — каким внимательным, предупредительным был к ней Иван! Прикажи только — и он бросится добывать, ну скажем, луну!..

И Юна приказывала. И вкушала сладость своего женского могущества, познавала чувство обладания собственностью, которой, как хозяйка, она может распоряжаться. Этой, в ее представлении, собственностью был Иван.

Ей хотелось, чтобы все видели, как ее любит Иван. Корнеев все-таки ее подавлял… А сейчас…

Иван кружился с Валей. Юну это не тревожило. Она была в нем уверена. После танца они о чем-то беседовали, вероятно, интересном, потому что никак не могли отойти друг от друга… И вдруг до Юны донесся Валин странный вопрос:

— Так что же все-таки важнее: числитель или знаменатель?

«Что за математические шарады они разгадывают?» — подумала Юна про себя, не подозревая, что в этой шараде ей отведена важная роль.

На следующий день, едва успев в редакции сесть за стол, Юна услышала:

— Знаешь, а он ведь тебя не любит! — Валентина говорила непривычно жестким голосом.

В Юне что-то оборвалось, и ей стало зябко.

— Правда? — с наигранной беспечностью спросила она, едва справляясь с волнением.

— Видишь ли, когда мы танцевали, он очень много говорил. Но — ни слова не сказал о тебе! Я знаю, что сейчас говорю тебе очень неприятные вещи. Разберись в них. Я думаю, что он еще хуже, чем Корнеев. Может быть, это мелочь — но он… хочет влюбиться!

— Как — влюбиться?

— Когда мы танцевали, он прижался ко мне и, очень проникновенно глядя мне в глаза, сказал… ты даже представить не можешь что! А сказал: «Если бы ты знала, как мне хочется влюбиться! По-настоящему, по большому счету!» Думал, наверно, что я клюну и скажу, что тоже хочу настоящей любви. А я не удержалась и спрашиваю: «А Юнка по какому счету проходит у тебя?» — «Я ее просто вычислил, — говорит он. — Еще в больнице. Она же никудышная была».

Валя, возбужденно жестикулируя, ходила взад-вперед около ее стола.

— «Как это — никудышная?» — спросила я. «А так: больна сильно. Кто раньше был у нее, тот непостоянный. Мне товарищ рассказывал, что он в больнице появился, когда ей уж выписываться надо. А она ждала его. А что она с ним имела? Ровным счетом ничего. Меня мама учила — для жизни в семье никудышную надо брать, чтобы она обязанной себя чувствовала. Такие будут верными и преданными. Они знают — кому еще нужны? Все стараются, чтобы числитель был больше. В нем вроде все самое положительное собирается, а я по знаменателю ориентируюсь. Чем больше он, тем для меня лучше. Дробь тогда меньше. Вот я и вычислил: знаменатель у Юноны тот, что надо». — «Ну и скотина ты», — сказала я ему. Вот и все. Кажется мне, что он действительно тебя вычислил!..

Вечером того же дня Иван, как обычно, появился у Юны, чтобы побыть с ней, а затем уехать ночевать в общежитие.

— Значит, вычислил? — спросила его Юна, не дав ему даже снять пальто. — А я-то думала, что мне наконец повезло. Значит, больную, никудышную, убогую и несчастную подобрал? Ты…

— Понятно, откуда дует, — перебил Юну Иван. — Успела донести. Она ведь сама не прочь… Ох, как она тебе завидует, если бы только… Да черт с ней. Знай — подруг нет и быть не может.

— Думала я, вместе жить будем и красивую жизнь создадим, — продолжала Юна, не слушая Ивана. — А он, оказывается, меня вычислил! Дура я, еще диву давалась — как он относится ко мне: трепетно, вежливо, внимательно! До регистрации, видишь ли, переезжать не хотел, чтобы я «женщиной легкого поведения» не прослыла. А у него, оказывается, только расчеты!.

Иван не дал ей договорить. Своими сильными руками он взял ее голову, повернул к себе и, глядя прямо в глаза, спокойно сказал:

— Я думаю, что моя Юнона словам завистников верить не будет! Я сделаю все, чтобы развеять твои сомнения. Честно могу сказать — нужна мне только ты, и никто больше! Мне… да ладно! Все равно от тебя не отступлюсь. И ты будешь меня уважать!

В его словах были напористость, сила, убежденность, и Юна даже растерялась.

Иван сразу же поехал в общежитие и перевез свои вещи. Через неделю они расписались, и все в жизни Юны «образовалось». Валю она видела теперь только на работе и почти с ней не разговаривала. Уверена была в том, что все ей завидуют, и в первую очередь Валентина.

Время от времени Ивана вдруг охватывал какой-то восторг преклонения перед Юной. Причину этого она не понимала, да и не очень стремилась понять. Ей нравились такие всплески в настроениях мужа, они тешили ее самолюбие. А Ивану словно того и надо было — быть таким, каким Юна его хотела видеть. Он брал ее на руки и кружил по комнате.

— Юнона, моя Юнона, — повторял Иван ее полное имя. И вслушивался, словно пытался разглядеть тайну, запечатленную в ее необычном имени.

Чувствуя его силу, она как бы впадала в забытье, заливалась смехом. Все в ней ликовало тогда, все вокруг ей виделось прекрасным, безоблачным. А Иван вновь и вновь повторял ее имя и кружил, кружил по комнате.

— Юнона, Юнона… Это — победа! Мы с тобой всех победили! У нас с тобой часто будет праздник — праздник побед!

И она постигла тогда радостное состояние победительницы: ведь она одержала победу над своей любовью к Корнееву, над болезнью, над теми… кто ей завидовал. Юна ощущала ясно, что сила рук Ивана, его слова укрепляют ее душевные силы, дают уверенность в жизни и радость.