На пике века. Исповедь одержимой искусством - [18]

Как только мы обосновались на Капри, а точнее, спустя три недели, к нам присоединилась Клотильда. Она позволила нам побыть наедине это недолгое время. Она приехала со своей итальянской подругой по имени Элейн Ле Бург, которая значительно спасла ситуацию, но когда Лоуренс с Клотильдой прогуливались по пьяцце в час всеобщего сбора, я чувствовала себя так, словно меня не существует.

На Капри меня не обременяли никакие обязанности. Нашим домом управляли четыре итальянки-потаскухи, которые каждую ночь в саду занимались любовью с солдатами: Тересина (у нее был незаконнорожденный ребенок) и три ее младшие сестры. Платили мы только двум из них, и то крошечные деньги, а они в отместку бесстыдно обсчитывали нас, когда ходили за покупками, и уносили домой половину еды. Американцы такое положение вещей в Италии принимали практически как должное. Элейн, добропорядочная итальянка, попыталась вмешаться, но Лоуренс, как иностранец, не пожелал ничего слышать. Потаскухи эти были очаровательны. Они целыми днями пели неаполитанские песни и даже расчесывали мне волосы — я не справлялась с их длиной. Они хорошо готовили, и мы считали, что нам очень с ними повезло.

Лоуренс относился к моей семье со снобизмом. Ему не нравились Гуггенхаймы, и он постоянно высмеивал их. Когда однажды моя тетка Роуз приехала к нашему дому на муле, потому что не могла подняться в гору пешком, он пошутил, что эта картина удивительно напоминает ветхозаветный сюжет. В другой раз он сказал мне, что с радостью скинул бы всех моих дядьев со скалы, откуда Тиберий сталкивал своих врагов. Меня это так оскорбило, что я разрыдалась.

В конце лета мы уехали с Капри в Санкт-Мориц. Мы проехали всю Италию на автомобиле, по пути остановившись в Ареццо и Сансеполькро, чтобы посмотреть на фрески Пьеро делла Франческа. Лоуренса раздражало, что я стала разглядывать их с точки зрения семи положений Беренсона, а не просто любовалась ими. Мы проехали через Венецию, Флоренцию и Милан и, наконец, сели на поезд, который повез нас зигзагом на север — в Энгадин.

Я до того никогда не бывала в Санкт-Морице, и на меня произвела большое впечатление жизнь местного общества; не то чтобы мы принимали в ней активное участие. Мы вели тихую семейную жизнь с миссис Вэйл, Клотильдой и несколькими друзьями, приехавшими ко мне из Англии и Нью-Йорка. Мы с Лоуренсом много играли в теннис и даже выиграли турнир. У нас хорошо получалось играть в паре, потому что он был силен в позиции у сетки, а я прикрывала его сзади. Я всегда следовала его указаниям и ни разу его не подвела.

Весной я поехала навестить Бениту в Нью-Йорке. Я планировала эту поездку задолго до замужества, и ничто на свете не могло удержать меня от нее. Лоуренс отправился с Клотильдой в Страну Басков на мотоцикле, который Бенита подарила ему на свадьбу.

В семейной жизни Бенита с мужем казались вполне счастливыми. Я по-прежнему ужасно ревновала к нему, и Бенита чувствовала себя меж двух огней. Перед отъездом из Нью-Йорка я подписала контракт с издателем, который взялся опубликовать давно написанный Лоуренсом роман.

Вскоре я поняла, что беременна. Чувствовала я себя плохо, но очень обрадовалась и отправила Лоуренсу телеграмму с известием. Моя прекрасная тетя Ирэн Гуггенхайм повезла меня в Европу в своей каюте, опасаясь за мое здоровье. Я не вставала с кровати все плавание. Лоуренс встретил меня в Саутгемптоне, и мы счастливо воссоединились.

Мы стали строить планы на рождение ребенка. Мы сразу решили назвать его Год Вэйл Гуггенхайм и что он должен родиться в Лондоне. Мы не хотели, чтобы он получил французское гражданство, как вышло бы в случае его рождения в Париже. И Лоуренс, и его отец родились там, а значит, третье поколение их семьи уже считалось бы французами и попадало бы под воинскую повинность. У Лоуренса был американский паспорт, и в прошлом году он уже служил офицером связи в тяжелой артиллерии американской армии.

Дочь тети Ирэн, Элеанор, которая вышла замуж за графа Касл Стюарт, психоаналитика по профессии, отвела меня к своему врачу в Лондоне. Она только что родила ребенка и осталась очень довольна услугами доктора Хедли. Он сообщил мне, когда ожидать рождения Года, и мы решили на зиму уехать во Францию, а в Лондон вернуться в мае.

Мы погостили у Элеанор в Сассексе, и я помню, как ее муж сказал мне, что мне предстоит волнительная жизнь с Лоуренсом — совсем не то, что размеренная жизнь Элеанор с ним. Я не знаю, почему все были так уверены, что меня ждет бурное будущее. Они были правы, но я не понимаю, откуда они знали об этом раньше меня.

Лоуренс имел деятельную натуру. Он был незаурядной личностью и очень хорош собой. Он обладал огромным обаянием и с успехом пользовался им. Я всегда чувствовала себя второсортной рядом с ним. Я была очень неопытна, когда встретила его, и теперь ощущала себя полнейшим ребенком в его (как я тогда думала) изысканном мире. В Лоуренсе бурлили идеи. Их у него было так много, что он пускался в погоню за новыми, не успев реализовать старые. Он просто отметал их, как другие люди отметают что-то до крайности избитое. Это было невероятно. Его энергия потрясала воображение. Он способен был не ложиться три ночи подряд. Я же не могла обходиться без сна, и когда ждала его одна в кровати, зная, что он пьян и может попасть в неприятности, не находила покоя. Он познакомил меня с совершенно новым миром и научил совершенно новой жизни. Все это было очень волнительно, иногда даже сверх меры.