На первом дыхании - [10]

Игорь Петров долго и тупо глядел на листок. Потом — на меня.

— Флажки, — сказал я.

— Какие флажки?

— Ты думаешь, на них не будет спроса? Казацкие флажки: треугольные. В старом стиле. Для массовых съемок на «Мосфильме».

Я почувствовал, что сейчас он меня убьет.

— Ну-ну, — сказал я, отодвигаясь.

Я стал исправлять сделанное, потому что ничего другого мне не оставалось. Я уверил его, что все помню и что не ошибусь.

Когда мы хватились поесть, магазины были закрыты.

Мы пошли с протянутой рукой. Я был слишком голоден, чтобы ждать рассвета.

— Вот видите. В некотором смысле все же хорошо жить с соседями, — прошелестела женщина из соседней комнаты, давая нам хлеба и масла; сахар у нас был.

Она же уточнила:

— Правда, приходится терпеть и такое.

И она плеснула своей полной рукой налево — из комнаты, что рядом, неслась удалая песня. Там жил непросыхавший. Он пел и как будто специально напоминал мне о Гальке. Я очень терпим к пьяницам, но этот мне не понравился даже через дверь.

А в терем тот высокий

Нет ходу никому…

— Эй! Заткнись! — заорал я. И грохнул ногой в дверь. Он не заткнулся, но песню сменил.

Пока Игорь Петров был в институте, я томился в его холостяцкой комнате. К концу дня, когда я заваривал чай на кухне, туда же выполз непросыхавший. Ему было лет тридцать. Здоровячок. С мутными глазками.

— Не иди за мной, — сказал я.

— Чего?

Он все же увязался; он попытался завязать разговор о жизни, но я его выставил. В старых пьяницах есть хотя бы уважение к самому себе. Достоинство есть. Или же в них есть нечто, вызывающее пронзительную жалость. Сострадание. А в этом тридцатилетием мутноглазом быке не было ровным счетом ничего. Ноль. Совершеннейшая пустота. И каждые двадцать минут отрыжка.

— И ты… И ты гонишь? — сказал он, когда я выставлял его за дверь.

Наконец пришел Игорь Петров. Сообщил, что Галька на работу не выходила.

— И не выйдет, — сказал я убито, — это теперь на несколько дней.

— Почему?

Я не стал объяснять. Но я хорошо знал Гальку. Она действительно будет думать о смысле жизни. Она такая.

И тут я почувствовал, что не могу больше томиться. Потому что хватит с меня. Стоп. Я почувствовал, что хочу кого-нибудь видеть. С кем-нибудь потрепаться. Из наших, из забытых.

Но дело в том, что записную книжку я оставил там, в степях. Слишком шустро бежал оттуда. А прошедшие три года — срок, конечно, немалый. Ни телефонов, ни адресов. Я помнил лишь телефон Вики Журавлевой, потому что последние четыре цифры совпадали с годом моего рождения. Но знакомство с Викой у меня было невыразительное, через других. К тому же она могла быть замужем.

— Да зачем она тебе? — кипятился Игорь Петров. Этот милый коми понятия не имел, что такое три года в кукуевских степях. Такое не объяснишь. Я затопал в коридор — телефон находился там. Общий, как и ванная. Но без расписания.

— Ты замужем? — первое, что я ей заорал.

Во всех комнатах коммуналки стало удивительно тихо. Затаили дыхание.

— Нет. — И Вика Журавлева засмеялась.

— Ну тогда приезжай. Поболтать хочется.

— Как это «приезжай»?

— Автобусом, метро, такси. Как хочешь.

— Олег. Не могу я. Я подругу провожаю.

— Приезжай с подругой.

— Бестолковый какой. Я же тебе сказала — она улетает сегодня в ночь. В Киев… В другой раз, Олег, я с удовольствием.

Главное — это долбить как дятел.

— Нет, Вика. Ты все-таки приезжай — вместе ее проводим. Я ей чемодан нести буду.

Они приехали. Подруга была с чемоданчиком. Внешне так себе. Но гордая. Держалась как княжна Тараканова.

Вика Журавлева, напротив, высказалась этак простецки:

— Как это вы нас приглашали?.. А стол-то пуст!

Вика понимала, что к чему. Не ломалась. Три года без замужества делают женщину проще.

— Сию минуту, — сказал я.

— Только учти — у нее в два ночи самолет.

— На Киев? — спросил я.

— Да, — ответила княжна величаво.

Я вышел. Толкнулся к непросыхавшему. Он сидел в полном одиночестве: как загипнотизированный.

— Эй, — тронул его я.

— Что?

— Пойдешь в магазин и купишь три бутылки вина. Одну из них возьмешь себе — за труды. Понял?

Он понял. Он мгновенно понял. Я еще не выложил деньги, а он уже протягивал за ними руку.

— Подожди, — сказал я. — Если ты вернешься пьяный, без денег и без бутылок, то помни, что у меня в портфеле есть молоток. Я проломлю тебе им голову.

— Да ладно тебе.

— Помни: я человек степной. Я сначала бью, а потом думаю.

Он взял деньги и ушел. Или он видел, что у меня никакого портфеля не было, а стало быть, не было молотка (для пьяницы мелкий факт очень важен). Или же тут действовали более тонкие законы бытового алкоголизма. Не знаю. Но только он не пришел. Как в воду канул. Прошел час, а его все еще не было. Магазины уже были закрыты.

Я не очень жалел. Вино хорошая штука, но без него иногда пьется чай. Люди несколько скованны, робеют, но в этом-то и суть. Разговор осторожный и ломкий, как тонкий лед. А инстинкты в глубоком пока резерве. Еще успеется.

Мы посидели и поболтали. Игорь, Вика Журавлева и я говорили. Княжна мило молчала. Часа через два начали собираться.

— Надо найти такси.

— Найдем, — сказал Игорь Петров.

Он очень хорошо держался. Уверенно.

Когда мы спускались по лестнице — услышали шум и гам. Потому что этажом ниже шла настоящая гульба. Пьянка классического образца: вечеринка с песнями. И никакого тебе чая. На лестничной клетке два хорошо одетых и хорошо выпивших парня спорили. Они так сыпали словами и столько вкладывали страсти, что я решил — моднючая, мол, разговорная бодяга. Физики и лирики. Стоики и нытики. Оказалось, однако же, совсем не то.