На перекрестке цивилизаций - [15]

Ни при какой погоде по вечерам на Сальхии не бывает пустынно. За редким исключением мужская часть публики гуляет сама по себе, женская — сама по себе. Трудно сказать, кто наряднее. По-моему, мужчины. В Сирии, насколько мне известно, никогда не было ковбоев, хотя к моменту их появления здесь уже многие тысячелетия знали лошадь. Предки дамасских обладателей джинсов, широких поясов и прочих «ковбойских» аксессуаров скакали по аравийским просторам в другой одежде. Почему же ее гнушается молодежь? Облаченная в западные наряды, она тем не менее лишена развязности.

Улица Сальхия расположена в районе, который не входит в понятие «старый город», но в то же время не относится и к новостройкам. Несмотря на свою популярность, улица узка (ширина ее проезжей части —16 шагов) и застроена в основном двухэтажными обветшавшими зданиями.

Сальхия приводит меня через час к обширной площадке, выбитой на крутом склоне горы Касьюн. Я очень люблю это место. Здесь заканчивается город и начинается старая, теперь заброшенная дорога на Бейрут. Она круто уходит вверх, до перевала, того самого, с которого я любовался ночным городом в первый день своего приезда. Не так уж много прошло с той поры времени, а как здесь все изменилось! Тогда к самому подножию горы подкатывались зеленые языки Дамасской Гуты. Теперь же там остались лишь отдельные рощицы деревьев. Говорят, что на этом месте будет строиться новый район.

Сирийцы умеют строить быстро и хорошо. Сказка о восточной лености, получившая широкое распространение на западе, — лживая выдумка. Я видел труд сирийских ремесленников, крестьян и рабочих.

Дамаск меняет свое лицо, точно так же, как и все остальные города мира. Может быть, здесь это больше бросается в глаза. Ведь Сирия принадлежит к развивающимся странам.

Мое пребывание в Дамаске — мгновение для этого города. Но только об этом мгновеньи я имею право писать. Ибо это и есть мой Дамаск.

Мой Дамаск — это город, развороченный стройками. Город, в котором старое соседствует с новым. И это соседство не мирно, не гармонично, а контрастно и бескомпромиссно. Идет борьба, и она очень трудна. Идет строительство. И ведется оно рывками, прерываясь длинными паузами. Потому что здесь кроме фронта строительного, трудового, существует фронт военный. Он требует средств и жертв. И он напоминает о себе часто и настоятельно.

Мой Дамаск — это фронтовой город, готовый каждую минуту к схватке с врагом. Ощетиненный пушками и ракетами. Город, значительную часть населения которого составляют солдаты.

Мой Дамаск — это город пустырей и недостроенных зданий, безнадзорных детей, промышляющих чисткой обуви, торговлей сладостями, лотерейными билетами и попрошайничеством. Да, многое скоро отомрет. Город украсится современными зданиями, расширятся улицы, вырастут универмаги, отойдет в область предания базар и скученность старинных районов. Появится новый, современный город, гордый своим прошлым, а еще больше настоящим. Я рад приветствовать такой Дамаск. Но я-то видел другой Дамаск — столицу, по улицам которой бродили стада овец и коз, а на окраинах были врыты в землю танки.

Я всей душой желаю скорейшего прихода Нового Дамаска, а в своей памяти стараюсь удержать Старый. И потому я каждое утро выхожу на плоскую крышу нашего дома встречать наступающий день. Странно, я никак не могу поймать его начало. Оно подобно взрыву, который всегда неожидан. Дымка, наполняющая долину, быстро тает. Прорезаются минареты, купола, вершины деревьев, дома. Я знаю, что сейчас появится мусорщик. Вот он подходит к бочкам, куда с вечера выносят отбросы и ненужный хлам, разворачивает мешок, отбирает и складывает в него предметы, имеющие, по его мнению, ценность. Потом, умывшись в протекающем здесь ручье, он поднимается на небольшой близлежащий холмик, вынимает из мешка циновку, снимает ботинки и вступает в беседу с Аллахом.

Я смотрю со своей крыши на молящегося. Он надолго застыл на коленях, уткнувшись лицом в землю. Потом встал, обулся, свернул коврик, взвалил на спину мешок и скрылся с моих глаз за холмом.

Это значит, что скоро взойдет солнце.

На дороге показываются одна за другой две-три двуколки. Это торговцы мазутом. Небольшую цистерну тянет увешанная бубенцами и колокольчиками лошадка. В руках торговца рожок, издающий на редкость резкие, заставляющие вздрагивать звуки. Бубенцы звенят, рожок взвизгивает, а продавец выкрикивает: «Мазоть! Мазоть! Мазоть!» За торговцем мазутом появляются ослики торговцев фруктами и овощами. Жители соседних домов со своих балконов вступают в беседу как с торговцами, так и между собой. Поскольку дома в моем районе многоэтажные, беседующим приходится изрядно напрягать легкие.

Это все означает, что времени у меня остается лишь на самый легкий завтрак. Через полчаса я уже карабкаюсь к автобусной остановке.

В одном из соседних домов находится школа. Сверху, навстречу мне стекает широкий поток ребятишек. Как и подобает горному потоку, он быстр и шумлив. Ученики одеты в одинаковые блузы бежевого цвета (здесь каждая начальная школа имеет свою форму). На углу стоит искуситель в образе усатого торговца сладостями. Я наблюдаю, как на юных мордашках разыгрываются гаммы чувств. Иные ребята останавливаются у тележки и получают чашку чаю, какие-то лепешки или печенье.