На перекрестке больших дорог - [25]

Старый замок виконта с обвалившимися стенами, расположенный на скалистой горе, имел вид большого ленивого кота, свернувшегося в клубок и готового уснуть. На улицах редкие прохожие бросали тревожные взгляды на трех путешественников, но, увидев, что это две женщины и монах, безразлично продолжали свой путь.

Стук копыт привлек внимание человека в белом фартуке на пороге «Черного сарацина», дородное брюхо которого печально контрастировало с желтым цветом лица и худыми ногами. У него были дряблые щеки, как у людей, быстро похудевших, и вздох, сделанный им при виде путников, говорил о состоянии его кладовок для провизии. Тем не менее он снял свой колпак и шагнул к слезавшим с коней людям.

– Почтенные дамы, – вежливо сказал он, – и вы, преподобный отец, чем может быть вам полезен «Черный сарацин»?

– Ночлегом и едой, сын мой, – ответил брат Этьен жизнерадостно. – Мы проделали большой путь, наши лошади устали, и мы тоже. Не могли бы вы устроить нас на ночлег и покормить? У нас есть чем заплатить.

– Увы! Преподобный отец, вы можете высыпать передо мной все золото мира, но не получите ничего, кроме супа из трав и немного черного хлеба. «Черный сарацин» теперь только тень того, чем он был прежде. Увы!

Печальный вздох подчеркнул скорбный характер данного заявления, но цокот копыт в соседней улочке вызвал у него второй вздох. «Сеньор! – сказал хозяин гостиницы. – Лишь бы только это не был еще один клиент!» К несчастью для мэтра Амабля, это был путешественник, что подтверждал его забрызганный грязью большой плащ.

Катрин безразлично отнеслась к проблемам хозяина. Она хотела прежде всего согреться и уже входила в помещение, когда услышала голос прибывшего, спрашивавшего о ночлеге для себя и лошади. Этот голос заставил ее обернуться. Она вглядывалась в лицо путешественника, прикрытого тенью от большой серой шляпы, но хозяин сразу же рассеял ее сомнения.

– Увы! Мэтр Кер, вы хорошо знаете, будь мой дом полон или пуст, богат или беден, для вас он всегда широко открыт. Только бы небо смилостивилось и пришел бы день, когда «Черный сарацин» мог принять вас достойно, как прежде!

– Аминь, – добродушно сказал Жак Кер.

Не успел он спрыгнуть с лошади, как радостная Катрин очутилась в его руках.

– Жак! Жак! Это вы?.. Какое счастье!

– Катрин! Наконец-то… Я хочу сказать, мадам де Монсальви! Что вы здесь делаете?

– Называйте меня Катрин, друг мой! Вы давно получили на это право! Если бы вы знали, как я рада вас видеть. Как поживают Масе и дети?

– Хорошо, но давайте войдем! Внутри нам будет удобнее разговаривать. Если бы ты развел огонь, мэтр, мы могли бы поужинать, и ты вместе с нами. У меня к седлу привязаны два окорока в мешке. Есть еще сало, сыр и орехи.

Пока мэтр Амабль бросился за провизией, благодаря небо, Жак Кер, взяв под руку Катрин, повел ее в гостиницу, по-дружески поздоровавшись с Сарой. В зале с низким потолком и закопченными колоннами, увешанными редкими связками лука вместо копченостей, они застали брата Этьена, который грелся, сидя спиной к камину и подняв слегка свою сутану. Катрин хотела представить мужчин друг другу, но заметила, что они давно знакомы.

– Я не знал, что вы вернулись с Востока, мэтр Кер, – сказал монах. – Эта весть еще не дошла до моих ушей.

– Это потому, что я, так сказать, вошел на цыпочках. Я возлагал большие надежды на эту поездку, видел интересные товары и заинтересованных людей, но потерял все в этом предприятии.

Пока мэтр Амабль и его единственная оставшаяся служанка готовили ужин и расставляли приборы, путешественники уселись на скамейки около очага и грелись. Катрин, довольная встречей со старым преданным другом, не отрывала от него глаз. И частенько их взгляды встречались. В этих случаях карие глаза меховщика из Буржа блестели, и это не был отсвет огня из камина, а его тонкие губы расплывались в счастливую улыбку.

Он рассказал, как, отплыв весной на галеоне «Дева Мария и святой Павел», принадлежавшем Жану Видалю, вместе с другими торговцами из Нарбона и Монпелье посетил страны восточного Средиземноморья, чтобы заложить основы торговых связей на будущее. Он был в Дамаске, Бейруте, Триполи, на Кипре и других греческих островах, в Александрии и Каире и вернулся с уймой впечатлений, магия которых читалась в его глазах.

– Вам бы жить в Дамаске, – сказал он Катрин. – Город был разграблен и сожжен тридцать лет назад монголами Хромого Тимура[6], но вы и не увидите сейчас следов разрушения! Там все создано для расцвета женской красоты. Прекрасные шелка, прозрачная вуаль с золотом и серебром, ни с чем не сравнимые благовония, великолепные драгоценности, а для гурманов – огромный выбор восточных сладостей, из которых наиболее изысканные, несомненно, – черная нуга и нежнейшие засахаренные сливы, называемые мироболан.

– Я полагаю, – прервал брат Этьен, – что вы привезли все это? Король очень любит подобные вещи, уж не говоря о придворных дамах.

Вздох Жака Кера перекликнулся со вздохом мэтра Амабля, слушавшего рассказ торговца о таких деликатесах кулинарии.

– Я ничего не привез, к сожалению. Мой товар из мехов, тканей и марсельских кораллов был выгодно продан, и я мог купить много красивых и дорогих вещей. К несчастью, галеон «Дева Мария и святой Павел» шел в свое последнее плавание из-за старости. И вот у берегов Корсики мы попали в страшный шторм, выбросивший корабль на скалы, где он получил пробоины и сел на камни. Несмотря на ураган, нам удалось достичь берега… а там – новое несчастье. Жители Корсики полудики, они разбойничают на побережье.