На палубе «Арго», или Поход за властью. Из новейшей истории жаргонного языка подростков - [5]
Однако именно «неформалы» спровоцировали внимание криминального мира к подросткам. Чем же хиппи, брейкеры и иже с ними привлекли преступные кланы? Они-то сами ничем (хотя — на какие-то группы положили глаз фарцовщики, на какие-то — торговцы наркотиками, но это — без системы и поголовности)!
Неформальные объединения молодежи поспособствовали иному. Они вызвали объективную необходимость «склубиться» тем мальчишкам и девчонкам, которые оказались не у дел. Одиночество, зависть к чьей-то насыщенной жизни, обида на невнимание той же прессы — да мало ли причин, которые вызвали объединение мальчишек (и какой-то части девушек) вокруг... пустоты. Не досуговые интересы, не интеллектуальная общность, не политический зуд, не экологическая озабоченность и поначалу даже не криминальная «всегда-готовность» стала объединительным стержнем у этих ребят. А ощущение своей никчемности. Пустота... Пустота в душе, пустота в карманах, пустота в головах.
Объединившись, пустота пошла войной. Разве трудно догадаться — на что? На то, что бросалось в глаза и резало слух, — на блестящие заклепки, на громкую музыку, на длинные волосы — на то, что вызывало потаенную зависть и открытую ненависть.
В Москве появились «люберы» — выходцы из подмосковных Люберцов. Они объявили себя «санитарами» города и принялись щ е м и т ь «неформалов».
Не отставала и провинция. Уральская, в том числе. В городе Орске Оренбургской области объявили себя «ништяки». Ништяками стала называть свою сплотку самая люмпенизированная часть отрочества.
В пику всем «неформалам» ништяки придумали себе форму: мохеровые фуражки и тапочки на босу ногу. Безвкусно, но броско и в общем-то доступно...
О степени люмпенизированности этой среды говорит один факт: ништяки пошли войной даже на металлистов, которые, если вспомнить, и сами не особо жаловали большую часть «неформалов» в силу разности социальных положений (впрочем, «люберы» металлистов тоже не щадили). Так что «ништяки» оказались святее папы римского, то бишь металлеров.
Социальная месть, которая на словах оправдывалась и собственным патриотизмом, и борьбой за справедливость, и приверженностью к порядочности, почти сразу же вылилась в банальную хулиганку, в грабежи и разбои.
Да иначе и быть не могло. Уже в самоназвании — н и ш т я к и, н и ш т я к о в ы е — орские «аргонавты» заявили о тех идеалах, на которые в скором времени будут четко и безоглядно ориентироваться. Ведь ништяковый — производное от уголовно-воровского «ништяк» (т.е.все в порядке, все хорошо). Еще ярче эта изначальная ориентация на уголовную субкультуру обозначилась в названии противоположного ништякам «неформального» лагеря: ч е р т и. «Черти» — то же заимствование. На уголовно-воровском языке «черт» обозначает: не принадлежащий к воровскому миру.
Пусть не видится здесь противоречия, но изначально объединение и «люберов», и «ништяков», и некоторых казанских «гопников» свершалось не на криминальной основе. Элементы воровской субкультуры использовались люмпенскими группами лишь в качестве строительных лесов. Ведь эта субкультура наиболее соответствовала мироощущению люмпен-подростка. В конце концов, воровская субкультура — порождение того же люмпенства, только взрослого, порождение схожего уровня психической организации.
Пустота не держит формы. Поэтому, чтобы придать своим группировкам ощущаемые очертания, люмпен-подростки оборотились к тому, что рядом. К идеалам отцов и соседей-зэков. К тому пониманию нормы, что диктовалась собственным инфантилизмом, собственными психическими атавизмами — не в меру, на первобытном уровне, конкретным мышлением, магическим отношением к миру и т.п. То есть ко всему тому, что в избытке есть в уголовной субкультуре.
Итак, к концу восьмидесятых годов в нашей стране одномоментно и повсеместно в противовес «неформалам» стали объединяться люмпен-подростки. На первых порах они почти не имели признаков собственной субкультуры. Главное для них было — борьба с иными под-культурами. Но появление многогранного культурного «багажа» было уже предопределено. Во-первых, люмпенским менталитетом. Во-вторых, тем, что от преступного мира не могло ускользнуть: возникают многочисленные структуры, внутренне склонные к восприятию воровских норм. Было также предопределено, что нарождающаяся субкультура станет г л а в е н с т в у ю щ е й. По причине ее безмерной агрессивности.
Сорняк люмпен-культуры пышным цветом зацвел по всем городам и весям России. Но — сузим свое внимание до Екатеринбурга. С одной стороны, это типичный промышленный мегаполис. По своим социальным условиям он оказался наиболее подходящим для укоренения люмпен-культуры. Наличие многочисленных ПТУ, техникумов предполагало стягивание в этот город большого количества маргиналов — выходцев из рабочих поселков, районных городков, которые, как пчелы, поставляли в улей субкультуры свой взяток и делали эту субкультуру п о к а з а т е л ь н о й для всего уральского региона. С другой стороны, в отличие от Москвы, Казани, того же Орска, Екатеринбург криминальный имел в 80-е годы свою ярко выраженную специфику, что даст нам возможность пронаблюдать, как почва определяла главенствующую юношескую субкультуру и конкретно — жаргон... Вычленение специфического, надеюсь, только подчеркнет типическое.
В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.
Настоящая книга, написанная писателем-документалистом Марком Уральским (Глава I–VIII) в соавторстве с ученым-филологом, профессором новозеландского университета Кентербери Генриеттой Мондри (Глава IX–XI), посвящена одной из самых сложных в силу своей тенденциозности тем научного достоевсковедения — отношению Федора Достоевского к «еврейскому вопросу» в России и еврейскому народу в целом. В ней на основе большого корпуса документальных материалов исследованы исторические предпосылки возникновения темы «Достоевский и евреи» и дан всесторонний анализ многолетней научно-публицистической дискуссии по этому вопросу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Основание и социокультурное развитие Санкт-Петербурга отразило кардинальные черты истории России XVIII века. Петербург рассматривается автором как сознательная попытка создать полигон для социальных и культурных преобразований России. Новая резиденция двора функционировала как сцена, на которой нововведения опробовались на практике и демонстрировались. Книга представляет собой описание разных сторон имперской придворной культуры и ежедневной жизни в городе, который был призван стать не только столицей империи, но и «окном в Европу».
Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».
В статье анализируется феномен коллективного сексуального насилия, ярко проявившийся за последние несколько лет в Германии в связи наплывом беженцев и мигрантов. В поисках объяснения этого феномена как экспорта гендеризованных форм насилия автор исследует его истоки в форме вторичного анализа данных мониторинга, отслеживая эскалацию и разрывы в практике применения сексуализированного насилия, сопряженного с политической борьбой во время двух египетских революций. Интерсекциональность гендера, этничности, социальных проблем и кризиса власти, рассмотренные в ряде исследований в режиме мониторинга, свидетельствуют о привнесении политических значений в сексуализированное насилие или об инструментализации сексуального насилия политическими силами в борьбе за власть.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.