На палачах крови нет. Типы и нравы Ленинградского НКВД - [43]

ХАТЕНЕВЕР: «Была директива уволить с оборонных заводов немцев, латышей, поляков и других. Литвин не без нашего ведома эту директиву истолковал по-своему и предложил подвергнуть увольнению также и близких родственников репрессированных… Эта работа проводилась непосредственно под руководством начальника отдела Альтмана и начальником отдела Лернером. Массовое увольнение рабочих вызывало недовольство масс и вело к недовыполнению планов оборонной промышленности».

АЛЬТМАН: «На мой прямой вопрос, что же будет дальше и чем все это кончится, Литвин ответил: “Пока я сам не знаю, чем это кончится, а тебе и подавно знать не нужно, ты еще молодой человек, пока тебе удобно работать под моим руководством, ты растешь и больше ни о чем не задумывайся”».

ЕЖОВ: «Через 10–15 дней после назначения Л.П. Берии в НКВД Литвин приехал в Москву. Литвин зашел ко мне осведомиться о положении дел в Наркомате. Я сообщил Литвину о намечающемся разгроме нашей заговорщицкой организации и аресте руководящих работников НКВД. Литвин в мрачном настроении вернулся в Ленинград. Через 5 дней после того, как был предрешен вопрос об аресте Литвина, я позвонил в Ленинград и вызвал Литвина якобы с материалом на утверждение районных работников НКВД. Литвин встретил недоверчиво вызов в Москву и спросил меня, нельзя ли повременить, задержаться на 3–4 дня. Я ему ответил: нельзя, и дал понять, что его вызов от меня не зависит. На второй день Литвин снова позвонил мне и спросил, нельзя ли ему задержаться. Я ответил отказом. Литвин как бы шутя спросил: “Так что же, мне собираться с манатками?” Я ничего конкретно Литвину не ответил, замялся и этим дал понять о предстоящем его аресте. После моего предупреждения Литвин покончил жизнь самоубийством, чтобы избежать ареста и разоблачения…».

ИЗ ЗАКЛЮЧЕНИЯ по делу: «12/XI-1938 г. в 23 ч. ю м. Литвин М.И. у себя на квартире по ул. Рошаля, д. № ю, кв. 30 в г. Ленинграде выстрелом из револьвера в правый висок покончил жизнь самоубийством. Расследованием установлено, что у Литвина в последнее время наблюдалось нервно-подавленное настроение. По заявлению зам. Нач. УНКВД – Майора Гос. Безопасности тов. Хатеневера и ряда других руководящих работников УНКВД, знающих близко Литвина, особенно резко упадочное настроение у Литвина стало проявляться с 10/XI-38 г., когда он получил по телефону распоряжение о немедленном выезде в Москву… Исходя из настроений, которые были у Литвина перед самоубийством, а также содержание и внешний вид оставленных Литвиным двух записок (потерты, загрязнены, видно, что они написаны давно) говорят за то, что у Литвина мысль о самоубийстве созрела за несколько дней до совершившегося факта, и записки были написаны им также за несколько дней».

О смерти Литвина ходили разные легенды. Одни говорили, что он был убит подручными Берии. Другие утверждали, что его в конце концов замучила совесть, и он застрелился. А вот – легенда сегодняшнего дня. Из статьи историка Роя Медведева «Они окружали Сталина»:

«Узнав о самоубийстве партийного работника М. Литвина, который был назначен на работу в НКВД, но через неделю застрелился, оставив записку, что не желает участвовать в истреблении кадров партии, Микоян выразил сожаление» («Юность», № 6,1989, стр. 86).

Так создаются новые мифы.

Через некоторое время после самоубийства начальника Ленинградского управления НКВД многие его подручные были заключены под стражу – Хатеневер, Альтман, Гейман, Перельмутр… Их обвинили в том, что они «нагло искривляли карательную политику Советской власти», «арестовывая совершенно невинных людей, и применяли к ним антисоветские методы допроса». Подсудимые виновными себя не признали, но факты их злодеяний были неопровержимы: суд приговорил их к расстрелу…

Не так давно в Москве состоялся подготовительный съезд общества «Мемориал», на котором долго обсуждался вопрос: как быть со вчерашними палачами, казненными за совершенные ими преступления? Побывавший на съезде Г. Померанц в письме, опубликованном в бюллетене «Век XX и мир» (№ 2,1989 год), ответил на этот вопрос, своеобразно использовав евангельские притчи:

«Я хотел сказать, что разбойник на кресте – жертва. Одному такому “мокрушнику” уже было сказано: “Ныне же будешь со Мною в раю”. И про распинавших: “Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят”».

По существу, речь идет о приравнивании злодея, расплатившегося жизнью за свои кровавые преступления, к жертве. Если общество воспримет эту концепцию, то всенародный Памятник жертвам репрессий потеряет великий нравственный смысл и станет, увы, символом вседозволенности. К тому же библейская аргументация Г. Померанца не выдерживает критики: палачи, о которых здесь рассказывалось, ведали, что творили.

Примечания

1. Доктор философских наук А.Л. Вассоевич в своей книге «Революция и термидор», изданной в Санкт-Петербурге в 2020 году, писал:

«Сегодня уже мало кто помнит, как субботним утром 5 августа 1989 года в многочисленные киоски Союзпечати, ровным образом, как и тысячам индивидуальных подписчиков, пришел 179-й номер “Ленинградской правды”. Раскрыв его, читатель обнаруживал обширный подвал с броским заголовком “Палачи”, которому предшествовал следующий анонс: “На днях ленинградцы узнали, что недалеко от города на Левашовской пустоши обнаружено захоронение десятков тысяч людей – невинных жертв сталинского режима. В связи с этим в “Дежурный репортер” поступило большое количество вопросов и писем. В публикуемой статье, подготовленной по материалам, представленным пресс-группой Ленинградского управления КГБ, рассказывается о палачах 1938 года – одного из самых кровавых в истории города”. И далее, исключительно с помощью цитат из признательных показаний палачей Ленинградского управления НКВД 1937–1938 годов, приоткрывалась плотная завеса, более полувека окружавшая внутреннюю логику массового человекоубийства, прежде невиданного в истории России. Современные историки большого террора 30-х годов, естественно, могут выискивать его духовные истоки еще в декабризме, в роковом выстреле П.Г. Каховского в генерала М.А. Милорадовича или же в многочисленных террористических актах “Народной воли” и партии социалистов-революционеров. Подобного рода изыскания скорее объяснят нам возникшую в канун грозных потрясений 1917 года общественную привычку к революционному насилию, но не раскроют нам внутренней логики тех, кто в 1937–1938 годах раскручивал маховик чудовищных политических репрессий. Документальный же материал “Палачи”, опубликованный 5 августа 1989 года, невольно разворачивал сознание читателей “Ленинградской правды” к восприятию совершенно иного понимания едва ли не самых драматических событий отечественной истории» (с. 6–7).