На палачах крови нет - [7]

Ах ты, чудище Перельмутрище, длань железная, рубин глаз, улетай тварь нечистая, от нас в даль огнистую, в бездну преисподнюю, с нами Спас Иисус Христос и вся сила Господняя: на храбром коне с золотым копьем Георгий Победоносей, Михаил Архангел да Никола Чудотворец; улетай, улетай, супостат, за Мраморное море, за Белую гору, там и будь заклят и ныне, и присно, и вовеки веков, аминь.

МООНЗУНДСКИЙ ГЕРОЙ

Да, были люди в наше время,

Не то, что нынешнее племя:

Богатыри — не вы!

Михаил Лермонтов.

Ночью 29 сентября 1917 года рядовой Повенецкого пехотного полка Мишка Брозголь был в карауле. Тагалахтскую бухту обволакивал туман вперемешку с морозгой. За темными соснами притаилась старая мыза Тагамойз: там, лежа вповалку, храпели намитинговавшиеся ввечеру пехотинцы.

А на рассвете сгустки адского огня осветили окрестность: невесть откуда выплывшие германские дредноуты вдребезги разносили береговые батареи. Многочисленный кайзеровский десант высаживался на эстонский остров Эзель. Оглушенный артиллерийским громом, Мишка прибежал к мызе. И вовремя: однополчане, бросая винтовки и пулеметы, уже скрывались в лесу.

Три дня плутали они по острову, пытаясь выйти к Эрисарской дамбе. Вчерашние революционные горлопаны призывали сдаться в плен. Когда же на перемычке узрели немецких самокатчиков, мигом белый флаг развернули: товарищи, не стреляйте — мы сдаемся!

Долгонько скитался потом на чужбине «герой» Моонзундского сражения Мишка Брозголь: томился в Либавском концлагере, чинил вагонетки в лотарингской шахте «Гомекур». 12 ноября 1918 года американские солдаты освободили узников: Мишка в Верденскую крепость попал.

Из газет узнал, что в Петрограде произошел Октябрьский переворот: большевики раздали землю крестьянам, фабрики рабочим, а главное — установили равноправие национальностей. Про себя размышлял: «именно такая власть является для меня самой благоприятной»(1).

Поэтому, когда комендант крепости французский генерал Валентен предложил добровольно стать под святые знамена и спасти Россию от большевистских банд, Мишка Брозголь наотрез отказался. Его посадили в холодный каземат: кормили хлебом и чечевицей.

Наконец, Москва договорилась с Парижем об обмене военнопленными: комиссары возвращали неудачливых интервентов, а французы — русских солдат, не пожелавших сражаться за белую идею. И вскоре пароход «Батавия» с необычными пассажирами на борту взял курс на восток…

До войны служил Мишка в бакалейной лавке у Перельмана, дядюшки своего. Отец Мишки человеком был бедным, промышлял помаленьку кузнечеством в колонии Затишье Екатеринославской губернии и сумел дать сыну лишь начальное образование, а затем снарядил его на заработки к богатым сородичам, в город Александровск. Однако тетка оказалась столь вредной и жадной бабой, что сбежал он от Перельманихи — уехал в село Царе-Константиновка, что неподалеку. Там счетоводил у купца Матвея Коробова, пока не заприметил его местный урядник Дайнего и не засадил на неделю в кутузку: находилась-то Царе-Константиновка за чертой еврейской оседлости. Пришлось Мишке вернуться к ненавистной Перельманихе. Но эту недельную отсидку не забыл вовек. И большевистскую революцию понял как кровавую отместку за былую национальную и социальную уничижительность.

Очутившись осенью 1920 года в Петрограде, направился Мишка Брозголь на Балтийский завод, поелику считал себя «истым пролетарием», а пролетарий теперь в почете и довольствии живет. Повкалывал месячишко и разочаровался: жрать нечего, теплой одежки никакой, да и от барака до завода топать чуть ли не через весь город.

Тут знакомый партиец Комаркин присоветовал пойти на курсы станционных агентов ГПУ^:— деньги немалые, паек солидный. Стал Мишка постигать азы чекистского искусства. Его учили:

«Мы уничтожаем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательства того, что обвиняемый действовал словом или делом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого».

Через пол года обучения получил достойную должность: агент первого разряда. И начал новую жизнь — тайную, неизведанную, жуткую. Вынюхивал, высматривал, выслушивал — на вокзалах, в поездах, на дальних полустанках: кто словечком обмолвится, кто взглядом покосится. Сразу на заметку: что, Советская власть не нравится? Кто такой? Какого происхождения?

Кажется, и жену себе высмотрел также: девушка бедная, темная, деревенская — сиделка в Красном госпитале на улице Гоголя. Один недостаток был у Казимиры — полька она, из Виленской губернии. Поэтому мать, будучи женщиной набожной, брак не одобрила: неужто еврейку не смог найти?

Мишка в бога не верил, верил в Интернационал, а иудейский предрассудок матери простил: посылал ежемесячно четвертной на житье-бытье. Гутта Берковна взамен посылал к сыну подраставших братьев и сестер. Он помогал: Софью и Евгению в органы госбезопасности пристроил, Соломона — на железную дорогу, Николая, (будущего Героя Советского Союза) — в Кремлевскую школу курсантов. А свояченицу Мальвину определил уборщицей в Большой дом. Уже тогда сослуживцы говаривали: Миша — делец, Миша — король блата. И то: железнодорожный билет нужному человеку — Брозголь, путевку в дом отдыха — он же. Услужливый!