На отмелях - [125]

Картер молча слушал. Капитан Лингард как будто забыл о его присутствии.

— И все это время он будет спать на отмели, — начал опять Лингард, сидевший на своем старом месте под снопом позолоченных молний, положа локти на стол и прижав руки к вискам, — Если им понадобится доска для могилы, дайте им дубовую тесину. Она, может быть, продержится там до ближайшего муссона.

Картер чувствовал себя не по себе под этим напряженным взглядом, устремленным куда-то вдаль, мимо него. Но ему не предложили уходить, и потому он оставался.

— Все будет сделано, как вы желаете, сэр, — сказал он. — Я полагаю, яхта тронется в путь рано утром, сэр?

— Если она не тронется, нам придется угостить ее выстрелом, чтобы поддать ей жару, не так ли, Картер?

Картер не знал, улыбнуться ему или принять это всерьез. Сказать он ничего не мог, но Лингард, по-видимому, и не ждал ответа.

— Надеюсь, вы останетесь со мной, мистер Картер?

— Я уже сказал вам, что я останусь с вами, если вы этого хотите.

— Беда в том, мистер Картер, что я уже не тот человек, с которым вы говорили в ту ночь, когда мы впервые встретились.

— До некоторой степени и я уже не тот человек, сэр.

Лингард посмотрел на молодого человека задумчиво, но уже без прежней напряженности взгляда.

— В конце концов, вы нужны бригу, а этот бриг никогда не изменится. Это лучший корабль на этих морях. Он по-прежнему будет носить меня по морю, но…

Лингард отнял руки от висков и сделал широкий жест.

Картер глубоко и наивно сочувствовал этому человеку, который выручил пленников, но при этом каким-то образом потерял самого себя. Картер кое-что слышал от Васуба. Из ломаных английских слов старого серанга он понял, что туземные друзья капитана и среди них одна женщина погибли во время какой-то загадочной катастрофы, но как и почему это произошло, оставалось для него совершенно непонятным. Конечно, такой человек, как капитан, должен быть страшно огорчен…

— Я надеюсь, вы скоро оправитесь, сэр, — сказал он насколько можно мягче.

Лингард так же просто покачал головой. Он думал сейчас о мертвом Джафире, передавшем свое последнее поручение и уже не тревожимом ничем земным. Ему было велено сказать, чтобы Лингард все забыл. Лингард вздрогнул. Им овладела такая тоска, точно брига его коснулось крыло ангела разрушения: так тяжко, неизбывно было молчание, окружавшее его и Картера.

Лингард взял листок бумаги, перо и после минутного колебания написал: «Встретьте меня на песчаной отмели на рассвете».

На конверте он написал: «Миссис Треверс, яхта «Отшельник», — и сунул письмо Картеру.

— Пожалуйста, пошлите это сейчас же на яхту, мистер Картер. Да, вот еще что… Когда наши шлюпки поедут на отмель, велите выстрелить из большой пушки. Я хочу знать, когда этого мертвого человека увезут с брига.

Оставшись один, он подпер голову рукой и долго, без конца, дожидался выстрела. Или его никогда не будет? Когда выстрел раздался, далекий и глухой, и бриг слегка вздрогнул, Лингард остался сидеть на месте, опираясь головой на руку и ясно, почти физически ощущая, что в этом саване, облекшем мертвеца, какая-то часть его собственной души покинула корабль.

IX

В просторной каюте, обставленной с изысканным, но строгим комфортом, отдыхал мистер Треверс на низкой постели под белоснежной простыней и легким шелковым одеялом, покоясь головой на безупречно чистой подушке; свежее белье издавало тонкий запах лаванды. Хотя мистер Треверс лежал в позе серьезно больного человека, он не чувствовал ничего, кроме сильной усталости. В спокойствии мистера Треверса было нечто торжествующее: возвращение на яхту удовлетворило его уязвленное тщеславие и снова оживило в нем сознание своей собственной значительности. Все пережитое он рассматривал в отдаленной перспективе и нисколько не был задет этим приключением, слишком нелепым, чтобы смущать культурный разум или хотя бы оставаться в памяти сколько-нибудь продолжительное время.

Он не чувствовал себя ответственным за происшедшее. Подобно многим честолюбивым людям, управляющим судьбами наций, мистер Треверс не любил чувства ответственности. В случае нужды он постарался бы увильнуть от нее, но в общем он презирал это чувство. Потому он и мог спокойно лежать и с наслаждением следить, как возвращаются его силы. Но ему еще не хотелось говорить, и молчание в каюте продолжалось уже не сколько часов. На большой лампе был надет зеленый шелковый абажур. О существовании негодяев и нахалов следовало теперь вообще забыть.

В дверь скромно и почтительно постучали.

Миссис Треверс подошла к двери и, не говоря ни слова, вол вратилась к своему креслу с конвертом в руках, который она туг же вскрыла, при зеленом свете. Мистер Треверс оставался безучастным, но когда его жена протянула ему развернутый листок бумаги, он соблаговолил поднести его к глазам. Там была толь ко одна строчка. Он уронил листок на одеяло и снова принял позу отдыхающего больного. Сидевшая в кресле миссис Трсвс|›с сохраняла спокойную позу.

— Я намереваюсь пойти, — объявила некоторое время спустя миссис Треверс.

— Вы намереваетесь пойти, — слабым, но внятным голосом повторил мистер Треверс. — В сущности, вовсе не важно, что ны намереваетесь делать. Да и вообще все это не имеет никакого значения. Мне кажется только, что это совершенно бесцельно.