На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта, 1939–1945 - [152]

У нас было много что сказать друг другу.

Морель испробовал все способы отыскать меня: он дошел даже до французского посольства в Москве, обращался и в немецкое посольство в Париже, даже до КГБ добрался.

– Все, что мне сказали, это то, что последний раз ты участвовал в боях с русскими. Но куда делся потом и жив ли вообще, этого ни от кого было не добиться.

Клеман Дюур пришел с бутылкой очень старого розового шампанского «Вдова Клико». В то время он уже стал заметным кинопродюсером, а связь его с Вивьен Романс давно закончилась.

– А как Дагмар? После того как ей пришлось бежать из Парижа в 1944 г., мы больше ничего о ней так и не слышали.

Я рассказал друзьям, как закончились наши отношения, сказал и о ее трагической смерти. Мы засиделись, разошлись уже ночью, пообещав друг другу больше не теряться из виду.

Два офицера, некогда сражавшиеся по разные стороны линии фронта, бывшие враги стали друзьями в самом настоящем смысле этого слова.

Все разногласия и противоречия – все, что разделяло, было забыто.

В 1967 г. мне позвонили с киностудии «Патэ» во Франции:

– ORTF[161] собирается снять документальный фильм о Северной Африке под названием «Война без ненависти»[162], используя ролики новостей о войне в пустыне в период с 1941 по 1943 г. В качестве комментаторов для него будут привлекаться свидетели событий из всех четырех стран, принимавших участие в войне, – из Британии, Франции, Италии и Германии[163]. Проект осуществляется под эгидой министра обороны Франции, Мессмера, – в те времена он находился среди защитников Бир-Хакейма. – Мы полетим на предоставленном правительством самолете в Александрию, оттуда поедем в Тобрук и дальше в глубь пустыни. Если пожелаете принять участие, мсье фон Люк, мы с редактором ORTF приедем к вам и обговорим подробности.

Я согласился немедленно – такая работа мне подходила.

Мы приехали в Египет примерно недели за четыре до начала Шестидневной войны. Страсти в стране накалились. По соображениям безопасности, в Тобрук нас не пустили. Так что фильм пришлось снимать в других местах, хотя и в пустыне.

В итоге получилась объективная и справедливая лента, которая с успехом прошла во многих странах Европы и за рубежом.

С конца шестидесятых и до 1979 г. я, как уже говорилось, бывал в гостях у британского Штабного училища, которое ежегодно организовывало «турне по полям былых сражений» в Нормандии, чтобы молодые штабные офицеры могли послушать комментарии боев в Нормандии из уст самих участников событий.

В настоящее время среди старших британских офицеров нет, наверное, ни одного, который бы студентом не слышал моих рассказов в Нормандии. Среди них даже герцог Кентский.

Противники превратились в друзей, которые вместе и без лишних эмоций пытались извлечь уроки из того, что происходило на полях сражений.

С июня 1980 г. я ежегодно бывал гостем Шведского Военного училища, у которого имелись свои причины подробно изучать немецкие операции в обороне во время вторжения.

И наконец, в ноябре 1983 г. меня посетил Стив Эмброуз, ставший теперь моим хорошим другом, с целью взять интервью для книги о «Мосте Пегаса». В ней ему предстояло воскресить события вторжения, а именно операцию майора Джона Хауарда, который смелым броском овладел мостами через реку Орн.

В мае 1984 г. я выступал в Нормандии перед группой американцев, которые ездили по местам боев со Стивом Эмброузом.

– Приедете на праздник 6 июня? – спросил он меня.

– Нет, – ответил я, – это памятный день для западных союзников. Мне, бывшему противнику, там не место. При всем стремлении к примирению в такой день надо уважать и понимать чувства других людей.

В конце мая 1984 г. жизнь била ключом в кафе Гондре, что стоит рядом с «Мостом Пегаса», которое стало, наверное, первым зданием во Франции, освобожденным союзниками. Стив Эмброуз, американский историк; Джон Хауард, британский офицер, который и освобождал Францию; а с ними и я, немецкий полковник «с другой стороны линии фронта», сидели перед кафе на солнышке. Нас обслуживали мадам Гондре с дочерьми. Момент имел для меня весьма символическое значение: те, кто был противниками сорок лет назад, теперь сидели рядом как друзья, чтобы подписывать книгу Стива тысячам будущих читателей, съехавшимся со всего света для празднования 6 июня.

С самого начала взаимоотношения с мадам Гондре стали для меня своего рода проблемой. Дело в том, что мадам ненавидела немцев. Ее муж, участник Сопротивления, скончался вскоре после завершения войны. С тех пор мадам Гондре и ее дочери рассматривали Джона Хауарда, освободителя, как патрона своего заведения.

Как представители Британского Штабного училища, так и шведы всегда обедали у мадам; это уже стало традицией. Но как же мне – немцу и в то же время гостю британцев, а потом и шведов – принимать участие в совместной трапезе в ее кафе, не открывая принадлежности к ненавистному народу?

Джон Хауард нашел способ.

Британцы представляли меня мадам как «майора ван Лука», а шведы – как «викинга из Швеции». Всякий раз, целуя меня то в одну, то в другу щеку, мадам приговаривала: «Я люблю англичан» и «Я люблю викингов». Хотя меня и успокаивало, что она таким образом не узнает, что я немец, все же меня смущала наша маленькая и невинная ложь.