На охотничьей тропе - [62]

У Валентины росло чувство обиды. «Вот и близко друг от друга, а словно разделены большим пространством. Обо мне как будто и забыл, а я что бы ни делала, о чём бы ни думала, а он передо мной. Стоит красивый, широкоплечий, из-под фуражки выбился чуть завихрившийся смоляной чуб, стоит, смотрит на меня и улыбается. Вскипит сердце, хочешь крикнуть ему: «Ванюшка, милый, родной мой, ведь вот я!» Хочешь кинуться к нему и прижаться головой к его широкой груди, вскинешь голову — и никого нет. А ещё говорил, что любит? Так только, для успокоения, чтобы не обидеть. Не нужна мне его жалость!..»

А Благинин и в самом деле мало обращал внимания на Валентину. Возвращаясь с водоёмов, он кидал на стол свои тетради, в которые заносил учётные данные, наспех съедал кусок пшеничного хлеба, банку рыбных консервов и, перебросившись несколькими словами с профессором или с кем-нибудь из охотников, заваливался на кучу соломы, служившей ему постелью, и тотчас засыпал. А Валентина, злясь на него, думала, лёжа в другом углу палатки, поёживаясь от холода под тоненьким одеялом: «Зачем он меня мучает, зачем? Ведь я же люблю его…»

Сегодня она решила поговорить с Иваном и ждала его прихода, склонившись над книгой у неяркой коптилки. А его всё нет и нет. Как медленно тянется время!

Наконец, скрипнув на ржавых петлях, раскрывается дверца палатки, и в неё, полусогнувшись, входит Иван. Бросив скороговоркой: «Добрый вечер!», удаляется в свой угол, медленно стягивает телогрейку, сапоги и ложится на свою немудрёную постель.

— А почему не поужинаешь? Уха есть, чаю попей. — говорит Валентина, поднимая голову от книги. Губы у неё дрожат от обиды.

— Не хочу, — вяло отвечает Иван.

Валентина подсаживается к постели Ивана на складной походный стул.

— Ванюшка, я давно хотела с тобой поговорить что с тобой делается?..

— Со мной?.. Ничего.

Валентина пристально смотрит ему в глаза и печально вздыхает.

— Ты не стал меня замечать. Думаешь, мне легко?

— Я просто сильно устаю, — отвечает Благинин и страдальчески морщится. — За день по займищу наползаешься, рад до постели добраться.

— Но ведь так нельзя?

— Нельзя-нельзя! — вдруг загорячился Благинин, приподнимаясь на локте. — Сам знаю, что нельзя, да я-то что сделаю? Мне такое дело доверили. Когда был простым охотником, думал лишь о себе, как бы больше пушнины добыть, а сейчас надо подумать за всех, чтобы каждый в сезон большую добычу имел. Мне участок доверили, с меня и спрашивать будут, так или не так?.. А потом все эти графики, учёт запасов, биотехнические мероприятия. Ты думаешь, я много в этом понимаю? Вот и мечусь теперь по водоёмам. Тут не только тебя, самого себя забудешь…

— Да-а. Не завидую я тем, кто влюбляется в начальников, — по лицу Валентины скользнула весёлая улыбка.

— Смейся, смейся! — заметил Иван. — А только я знаю, что мне надо делать: отказаться от обязанности заведующего участком.

— Ну, вот и чудак! — засмеялась Валентина, взъерошив чуб Ивана. — На тебе лежит большая ответственность, и хорошо, что ты это понимаешь. Да, тебе тяжело на первых порах! Но как ты начал работать? Замкнулся в себе, никого не стал замечать. Я уже не говорю о себе. Ты, как Архимед, думаешь один весь земной шар перевернуть. Так тот искал точку опоры, а ты сам её сразу же потерял…

— Валя, нельзя так, — попросил Иван.

— Ты пойми, Иван, к чему это я говорю, — продолжала Валентина. — Ты потерял опору. А опора эта — коллектив. Мало знаешь — учись! Вот охотники каждый вечер около Вениамина Петровича собираются. Сколько полезного он им за это время рассказал, и тебе бы эти беседы многое дали. А ты, как косач на току, распустил крылья, носишься по водоёмам и никого кроме себя не замечаешь. Вениамин Петрович — профессор, и то всё время у охотников спрашивает: «Как это у вас? Как на практике получается? А как бы, вы думали, лучше сделать?» А ты… Учиться тебе, обязательно учиться надо.

Помолчала. Затем уже тихо, с укоризной добавила:

— И я бы могла тебе во многом помочь, но ты и меня, не замечаешь.

— Так его, так! Поделом ему…

— Ты только не сердись. Лучше подумай над моими словами. Я тебе худа не желаю. И я пойду, подумаю, мне тоже сегодня попало от Вениамина Петровича за то, что селекцией не занимаюсь. Отобрал партию ондатры и говорит: «Вот тебе в подшефные. Добейся от них хорошего потомства. Я помогать буду». Вот задача-то!.. — Валентина минуту постояла около Ивана, улыбнулась ему, просто и широко, но Благинин вспыхнул от этой улыбки, как порох, к которому поднесли спичку.

«Отчитала и смеётся! — подумал он про себя. — Любовь?.. Да разве это любовь. Нет уже той Валюшки, которая была до войны. Ласковой, нежной! Бывало ночь напролёт просиживали под тополями и друг другом не могли нарадоваться. Три дня с ней не видишься — тоска подкрадётся. А теперь?.. Теперь не то. Эх, война, война! Помешала мне институт закончить, а думал. Мечтал вместе с ней в пушно-меховой поступить. Не вышло!»

Приподнявшись на локте над постелью, Иван устремил обиженный взгляд на Валентину.

— Знаешь что, Валя, — с трудом проговорил он, — я ещё раз убедился: разные мы с тобой. Ты от меня далеко ушла, я отстал. Лучше забыть нам друг друга. Легче будет… Как-то шли вы вместе с Сергеем Селивёрстовичем, и я подумал: славная пара. Полюби его. С ним тебе будет хорошо. А я переживу. Тяжело будет?.. Да, тяжело, но…