На охотничьей тропе - [64]
— Вениамин Петрович, — не мог удержаться Благинин, — так я и есть тот, которого она тогда хоронила. Я не погиб, я был тяжело ранен и засыпан землёй при взрыве. Врачи отходили.
— Да ну! — удивился профессор. — Вот не думал. Оказывается, мы давно с вами знакомы. Рад, рад за неё. Тем более… Берегите же, Иван Петрович, её, как она берегла свою любовь. Это большое счастье…
Благинин почувствовал, как кровь прилила к лицу. В этот момент ему было так тяжело, как никогда после разрыва с Валентиной. Своими откровениями профессор перевернул ему душу. Он задумался. Молчал и Лаврушин.
Мимо проплывают берега ещё в жёлтом уборе. Солнце играет бронзовыми бликами на воде. В воздухе звенят переливчатыми голосами жаворонки, где-то, забившись в камыши, всхлипывают гагары-огнёвки.
На одном плёсе Иван увидел пару уток. Селезень в красивом весеннем наряде прихорашивался около утки, то и дело распуская крылья и ощипывая сизовато-коричневую грудь. Заметив вынырнувшую из камышей лодку, птицы медленно двинулись к куреню чахлого рогозника. Они плыли дружно, бок о бок, переговариваясь на своём, птичьем языке.
«Ишь ты, какая дружба! — подумал Благинин и опять мысленно перенёсся к Валентине. — Вот бы и нам так жить, а всё я… Зря погорячился. Зря! Вот и профессор, хотел он этого или нет, а ещё раз подтвердил мою глупость». И у него появилось чувство обиды на себя и горечь утраты, и где-то, глубоко в сердце, жалость к ней. Пойти бы сейчас к Валентине, сказать, что он раскаивается в необдуманном поступке, да она не захочет его слушать. Она гордая! Гордая, но хорошая…
Чтобы отогнать от себя набежавшие вдруг мысли, Благинин повернулся к профессору и хотел продолжить с ним разговор о Сибири, но заметил, что тот пристально смотрит куда-то в сторону, а на лицо легла тень не то тревоги, не то испуга.
— Смотри-ка, Иван Петрович, — проговорил Лавру-шин, указывая рукой в ту сторону, где уступом входил в озеро редкий камыш.
— Что? — не понял Иван.
— Да смотри же, смотри. На валежниковом островке…
На крохотном островке из переплетённого рогозового валежника, покачивающемся посредине озера, скопилось до полтора десятка ондатр. Зверьки то и дело соскальзывали в воду, снова взбирались на островок, хищно оскалив зубы, кидались друг на друга, вступая в борьбу за обладание местом на валежнике.
— А вон ещё!..
На тальниковом кусте шла такая же жестокая борьба между зверьками.
— Вода поднялась. Не иначе Карагол тронулся, — тяжело проговорил Иван, хватаясь за вёсла. — Все наши труды могут прахом пойти.
— Скорее на «Степенный»!.. Надо спасать! — крикнул Вениамин Петрович, словно боясь, что Иван его не услышит.
Благинин сильными взмахами завернул лодку против течения и погнал её к охотничьей базе, расположенной на острове «Степенном». Профессор помогал грести, судорожно уцепившись за поручни вёсел.
На пристани сидели Шнурков и Ермолаич. Тимофей рыбачил. Поплевав на червя, он далеко закидывал леску в воду, приговаривая: «Ловись, рыбка, маленькая и большая, уха будет!» Поплавок дёргало, и Тимофей, предварительно подсекая, выхватывал леску из воды. На крючке трепыхался маленький гальян. Иногда попадалась рыбёшка покрупнее. Ермолаич, примостившись на чубатой кочке, читал, искоса кидая взгляд на поплавок.
Тимофею надоело сидеть молча, и он, обращаясь к Фирсову, проговорил:
— Знаешь, Ермолаич, я новый способ добычи зайцев открыл. Занимательно получается…
— Ну да!.. — Фирсов удивлённо вскинул глаза на Тимофея и отложил книгу в сторону.
— Верно. Без капканов и прочих ловушек.
— Это как же так?
— Очень просто. Как ты знаешь, зайцы по натуре своей уж больно любопытные. Заиграй в колке на гармошке — все к тебе сбегутся, а если хочешь — вприсядку пойдут. Вот я и решил использовать ихнюю слабость. Ещё по снегу расставил у заячьих троп камни, а на них нюхательного табаку насыпал. Бежит косой по своему старому следу, кругом бело, а тут вдруг новый предмет появился, интересно ведь. Понюхает его из любопытства, табачок ему в нос и набьётся. Он: «апчхи!» — и об камень головой. Тут ему и конец. А вот глухаря можно взять на клюкву. Набросаешь её на снежок, а сам в кустах притаишься. Подлетит этакий петух и начинает клюкву за обе щёки укладывать. Ягода кислая, аж дух захватывает. Глухарь зажмурится, а ты не теряйся, выходи из куста, бери прямо живёхоньким, да и в сумку. Вот…
— Проблема! Ха-ха-ха, — проговорил Фирсов, захлебываясь от смеха. — Я думал, что серьёзное скажешь. А ты верен себе. И откуда только берётся?..
— Откуда?.. — улыбнулся Тимофей. — А как же! Целыми днями в степи пропадаешь, кругом ни души. Идёшь на лыжах по следу, поговорить не с кем, вот и начинаешь придумывать, что поскладнее да посмешнее.
— Но ведь не все так могут.
— Нет. У каждого своё. Вот ты, Фирсов, например, книгочей. Прямо-таки запоем читаешь.
— Люблю книги, — ответил Ермолаич. — Много в них интересного написано. Читаешь — и вся жизнь как на ладони раскрывается.
— Да-а… — тянет Тимофей. — Тьфу, стрекулист, сорвался!.. А ты о чём читаешь-то?
— Сейчас?.. О самолётах.
— О самолётах? — Тимофей даже присвистнул. Да ты что, в лётчики, что ли, метишь! Из болота да в небеса. Здорово получается.
