На новой земле - [26]

ее рассказы, он с радостью впитывал ее слова, в отличие от моего отца, который обычно слушал мою мать, не слыша ее, а я была еще слишком мала, чтобы считаться полноценным собеседником. Когда мы приезжали на Голден-Понд — «Золотой пруд», — Пранаб вел нас через лес к озеру и, осторожно поддерживая за локоть, сводил маму вниз к кромке воды. Она распаковывала корзинку с бутербродами, садилась на землю и смотрела, как мы плаваем. Пранаб ужасно забавно выглядел: его грудь была вся покрыта густыми курчавыми волосами, а живот был совсем безволосый и какой-то дряблый, как у недавно рожавшей женщины. Ноги же у него были длинные, как у жирафа, и такие же тонкие и волосатые.

— Буди, ты так прекрасно готовишь, что скоро я стану толстый, как бочка, — жаловался он, откидываясь на стуле после особенно удачного обеда или ужина.

Пранаб и плавал смешно: голову всегда держал над водой, а руками и ногами изо всех сил бил по поверхности. Он неумел нырять и панически боялся опускать лицо вниз и дышать в воду. Глядя на эту идиллическую сцену, посторонний наблюдатель наверняка подумал бы, что мы — счастливая индийская семья.

Теперь-то мне известно, что моя мать была безумно влюблена в Пранаба. Он ухаживал за ней так красиво, как ни один мужчина, ни до, ни после него, да, собственно, из мужчин мама знала только отца. Должна заметить, что ухаживания Пранаба никогда не переходили границ дозволенного и оставались лишь проявлением невинного обожания младшего брата к своей старшей сестре. В моем представлении Пранаб был членом нашей семьи, чем-то средним между дядей и старшим братом, поскольку родители иногда опекали его точно так же, как меня. К отцу Пранаб относился с искренним уважением и всегда спрашивал его совета в отношении устройства жизни на Диком Западе: например, в каком банке ему лучше открыть счет, в какой конторе больше платят, или правда ли то, что говорят об Уотергейте. Иногда мама начинала подшучивать о том, что ему пора жениться. Она расспрашивала его о знакомых молодых индусках, которые учились вместе с ним в БТИ, показывала ему фотографии своих незамужних двоюродных сестер.

— Как она тебе? — озабоченно спрашивала мама. — Хорошенькая, да? Ты правда так считаешь?

Конечно, она знала, что Пранаб никогда не достанется ей, но ей хотелось, чтобы так или иначе он остался «в семье». Однако главная причина ее влечения состояла в том, что в первое время Пранаб зависел от нее целиком и полностью, он нуждался в ней так, как мой отец никогда не нуждался в течение всех десятилетий их совместной жизни. Пранаб сделал мою мать счастливой, своим существованием он доставлял ей такую радость, которая была несравнимо больше даже радости моего рождения. Я была простым свидетельством ее замужества, ожидаемым результатом брачных отношений, кстати также не очень интересных. А Пранаб был особенным — подарком, который, хоть и не надолго, преподнесла ей жизнь.

Осенью 1974 года в колледже Рэдклиф Пранаб встретил студентку по имени Дебора, американку, и вскоре начал приходить к нам в гости вместе с ней. Я называла Дебору по имени, так же как и мои родители, но Пранаб-каку научил Дебору называть моего отца Шиамал-да, а мать — буди. Кстати, Дебора совершенно против этого не возражала. Когда Пранаб объявил, что приведет к нам на ужин подругу, я спросила маму, которая рассеянно поправляла накидку на диване, стоит ли мне называть Дебору какима, или «тетя», так же как я называла Пранаба «дядя».

— А зачем? — спросила мать, резко поворачиваясь ко мне и вглядываясь в мое лицо слегка расширившимися глазами. — Все равно через неделю он ей надоест, и они расстанутся.

Однако почему-то Пранаб Деборе не надоедал, и вскоре они стали показываться вместе везде, даже на закрытых вечеринках, которые устраивал разраставшийся круг друзей моих родителей, где Дебора часто оказывалась единственной американкой. Дебора была высокой — выше обоих моих родителей, почти такой же высокой, как Пранаб. У нее были длинные медно-рыжие волосы с золотистыми искрами, которые она носила или распущенными, или собранными в низкий «конский хвост» на затылке. Моя мать не раз говорила мне, что неприлично не собирать волосы в косу, а выставлять их всем напоказ. Дебора изучала философию, носила круглые очки в серебряной оправе и не пользовалась косметикой. Мне она казалась прекрасной, как принцесса из сказки, но мама твердила, что у нее полно прыщей на лице и совершенно нет бедер.

Какое-то время один раз в неделю Пранаб по привычке приходил к нам домой один, но теперь все его мысли были заняты Деборой, о которой он постоянно рассказывал матери. Он пытался выставить Дебору в наилучшем свете, — по его словам, она происходила из семьи профессоров Бостонского колледжа, оба ее родителя имели ученые степени, а отец даже был довольно известным поэтом. Каждый раз после его ухода мама начинала жаловаться на необратимые изменения, которые новая подружка вызвала в ее обожаемом друге. Ей не нравилась, что Дебора приходит вместе с ним, что поэтому приходится класть меньше специй в блюда, хотя Дебора всегда говорила, что обожает острую пищу, и что теперь ей неудобно оставлять в блюде с