На новой земле - [28]

К лету на пальце Деборы красовалось кольцо с бриллиантом, какого у моей матери никогда не было.

Поскольку его собственная семья жила так далеко, за семью морями, Пранаб обратился за благословением к моим родителям. Как-то вечером он пришел один, сел за стол на кухне и вытащил из кармана темно-синюю бархатную коробочку.

— Вот, смотрите, что я купил. Буди, примерь, пожалуйста, — сказал он матери, вытаскивая из шелкового гнезда кольцо. — Мне хочется посмотреть, как оно будет выглядеть на пальце.

Но мать категорически отказалась, а я выставила руку вперед и почувствовала приятную тяжесть золотого ободка, висящего на безымянном пальце. Затем Пранаб высказал еще одну просьбу: он хотел, чтобы мои родители написали его родителям письмо, в котором рассказали бы о его планах и о том, что они видели Дебору и составили о ней прекрасное впечатление. Он страшно боялся, что семья не одобрит его намерения жениться на американке, и, кстати, правильно делал. Конечно, он уже все уши прожужжал своим родителям о нашей семье, так что его мать даже прислала письмо, в котором она выражала маме благодарность за то, что моя семья приняла ее «мальчика» в свой дом как родного и дала ему такой хороший «старт» в Америке.

— Не надо писать пространно, — горячо убеждал Пранаб-каку моих родителей. — Просто черкните им несколько слов, этого будет вполне достаточно. Они вам поверят скорее, чем мне.

Мой отец явно не «составил» никакого «впечатления» о Деборе, скорее всего, она его вообще не интересовала, но все же он заверил Пранаба, что к концу недели письмо с официальным одобрением его намерений уже будет на пути в Калькутту. Мать сухо кивнула, не говоря ни слова, а на следующий день я нашла любимую чашку Пранаба лежащей в мусорном ведре в виде маленьких кусочков, а правая рука матери была в нескольких местах заклеена пластырем.

Родители Пранаба-каку восприняли новость о его женитьбе на американской женщине очень тяжело — Пранаб был их единственным сыном. Через пару недель посреди ночи в спальне родителей зазвонил телефон: звонил мистер Чакраборти, чтобы сказать моему отцу, что они никогда не дадут благословения на этот брак — это было абсолютно невозможно, и, если Пранаб осмелится пойти вопреки их воле, они вообще перестанут считать его своим сыном. Затем трубку выхватила его жена и яростно напала на мою мать — в трубку полились истерические вопли и обвинения: женщина была вне себя от горя. Миссис Чакраборти поведала маме, что они уже подыскали Пранабу прекрасную невесту в Калькутте и надеялись, что после окончания учебы он вернется домой и женится на этой достойной девушке. Они уже и квартиру по соседству купили, чтобы молодые могли начать самостоятельную жизнь, и ремонт сделали — все было готово к приезду Пранаба.

— Мы думали, что можем вам доверять, — всхлипывала в трубку мать Пранаба, — а вы нас предали, так низко поступили. Вот что делает с людьми Америка!

Ошеломленная мать не спорила, только изредка вставляла робкие замечания о том, что она видела невесту, и та производит приятное впечатление, что она хорошо воспитана и из приличной семьи. Родители Пранаба настаивали, чтобы мои родители попытались отговорить Пранаба от этого брака, но отец отказался — он не желал принимать участие в чужих семейных раздорах.

— Мы не его родители, — сказал он матери. — И не имеем права вмешиваться. Скажем ему, что его родители против, а больше ничего не стоит говорить.

И мои родители ничего не рассказали Пранабу ни о том, каким унижениям их подвергли старшие Чакраборти, ни об их угрозе лишить Пранаба сыновнего статуса, лишь о том, что благословения его родители не дали. На это Пранаб лишь пожал плечами.

— Очень жаль, конечно, но ничего не поделаешь. Не все такие прогрессивные, как вы, — ответил он. — Что же, главное, что вы меня благословляете, — мне этого вполне достаточно.

После того как Пранаб и Дебора обручились, мы стали видеть их все реже и реже. Они съехались и теперь жили вместе в квартире в южном районе Бостона, который мои родители считали небезопасным. Мы тоже переехали в Натик — теперь мы жили в отдельном доме. Хотя отец купил этот дом, родители продолжали вести себя так, будто жили в съемной квартире — закрашивали царапины на стенах оставшейся с прошлого ремонта краской, не решались даже гвоздя вбить в стену. Когда закатное солнце начинало бить в окна гостиной, мать всегда опускала жалюзи, чтобы наша новая мебель не выцвела. За несколько недель до свадьбы родители пригласили Пранаба к нам домой одного, поскольку мать приготовила для него торжественный ужин, знаменующий конец его холостяцкой жизни. Этот ужин был единственным бенгальским признаком грядущей свадьбы, которую планировалось провести с традиционной американской атрибутикой: с церковной службой, свадебным тортом и невестой в белом платье и фате. С того дня сохранилась фотография, которую сделал мой отец, единственная фотография, на которой моя мать и Пранаб позируют вместе. Картинка немного смазалась, я помню, что Пранаб объяснял отцу, как правильно выставить выдержку, и в этот момент отец нажал на кнопку. Поэтому на снимке, помимо стола, уставленного затейливыми блюдами материнской кухни, приготовленными в честь предстоящей свадьбы, видно лицо Пранаба с открытым ртом и нечеткий взмах его руки в сторону снимавшего, видимо с указанием, что в тот момент надо было сделать. А мама на снимке стоит рядом с Пранабом, положив руку на его взлохмаченные волосы жестом благословения, первый и единственный раз, когда она сознательно коснулась рукой его тела.