На медленном огне - [23]

Он встал на онемевшие ноги, порылся в разбитых остатках лодки, вытащил мешок. Лицо его помрачнело, и он пошел вперед, перекинув мешок через плечо.

Вскоре Адам заметил домик. Не поднимая голову под беспрестанно хлещущим дождем, он поднялся, хромая, по шатким ступеням. Злость переполняла его, когда он распахнул дверь и вошел внутрь.

Внутри было темно, как в пещере, тишина настораживала, и он физически ощутил страх.

— Джоанна, — позвал он. Ветер бился о полы дождевика и ударял дверь о стену. Снова тишина… и потом тихий недоверчивый шепот:

— Адам?!

Он услышал шелест мокрой одежды в темноте и вздох облегчения, вырвавшийся из ее груди, когда она поняла, что Адам на самом деле здесь.

— Адам! — она возникла рядом из темноты и бросилась к нему на грудь. От неожиданного удара он чуть не потерял равновесие, пошатнулся и оперся спиной о стену — ее рука обхватила его шею, и девушка зарылась лицом в мокрый плащ.

Как бы защищая ее, он обнял Джоанну и почувствовал, что уже не испытывает такой большой потребности отхлестать ее маленькую задницу. Злость на какое-то время отошла на второй план. Главное же чувство, омывавшее его, — чувство великого облегчения. Она здесь. Она в безопасности.

Не отпуская ее из рук, он захлопнул дверь, через которую лил дождь.

— Ты в порядке? — спросил он серьезно, вновь прислоняясь к стене домика.

Дрожа, она еще крепче сжала его и кивнула молча головой.

Он словно утонул в ней, ощущая ее всю, живую, здесь, у него в руках. Адам закрыл глаза и тронул губами ее волосы.

— Я должен был бы исколошматить тебя.

Хотя на самом деле он этого вовсе не хотел. Потом провел рукой по спине, плечам, ища, есть ли раны. Под его пальцами вздымались и опускались маленькие ребрышки. Он ощутил даже, как под ладонью бешено колотится маленькое сердце.

Его собственное сердце глухо подпрыгнуло.

— Черт бы тебя побрал, Джоанна, — прорычал он, беря ее подбородок в руки и прижимаясь к ее лицу. Отведя назад мокрую прядь волос, он нашел в темноте ее глаза. Они горели и сверкали — но не от боли, а от неутоленного желания. И он вновь проклял ее. Затем он наклонился и жадно начал целовать ее губы.

В этот поцелуй он вложил всю свою страсть, весь свой страх, и с трудом сдерживаемую злость, которая и привела его сюда. Они двигались, тесно прижавшись друг к другу, пока она не ощутила за спиной стену. Адам плотнее прижался к ней. Губы его стали требовательнее. Руки ласкали ее тело, а она стонала, не отрывая губ от его рта и не только требуя новых ласк, но и даря ему свои.

Он коснулся рукой по ее шее, по груди, взял в ладонь ее маленькую женственную грудь. Она была такая маленькая, но столь страстная… Джоанна все время что-то шептала, выгибаясь под его рукой. Ее тело, словно раскаленная печка, горело сквозь мокрую одежду, а твердый сосок упирался ему в ладонь.

Адам застонал и глубже проник в ее рот, он не помнил себя, метаясь между рассудком и яростью.

Но ее податливость, ее полное доверие и желание отдаться, наконец, вернули ему разум. Голос рассудка зазвучал громче, предупреждая, что в таком состоянии, если он не отойдет в сторону, то овладеет ею прямо здесь, сейчас же. И хотя она стонала и бормотала, желая отдаться ему, он не мог сделать этого.

Тяжело дыша, он оттолкнул ее от себя. Единственное, что он мог противопоставить ее взгляду, — злость. Злость и сказала свое веское слово.

Когда Адам отошел, Джо опять стало холодно и она съежилась, прислушиваясь к тому, как он ходил в темноте.

Стекло скрипело о металл. Чиркнула спичка, затем загорелось пламя. Острый запах серы, перемешанный с запахом керосина и запах ее собственной тревоги — наполнили комнату, когда он зажег фитиль. Лампа на столе посреди комнаты загорелась. Ее желто-голубое пламя осветило комнату расплывчатым светом… отбрасывая на Адама неясные мечущиеся тени.

Еще минуту назад он был полон нежности, его сильный торс прижимался к ее телу. Он был полон дикого, непреодолимого желания. Но его недавнее напряжение было столь же очевидным, как и нынешняя злость. По спине пробежала дрожь, когда Адам сменив колпак на лампе повернулся к ней и взглянул серо-стальными глазами. Лицо его было столь же каменным, как и профиль, освещенный лампой.

Не зная, чем вызвана перемена, происшедшая в нем, Джо подпрыгнула от неожиданности, когда он швырнул к ее ногам вещевой мешок.

— Я принес сухую одежду, — сказал он так нежно, как неясно тюремщик обращается к узнику. — Переоденься.

Холодная, смущенная, она стояла, пытаясь разобраться в своих мыслях, чтобы понять его побуждения.

Он скрестил руки на груди и смотрел на нее, как на ребенка, которому требуется помощь, пока взгляд его не упал на ее мокрую рубашку с короткими рукавами. Она была смята его руками и, казалось, все еще хранила жар его страсти.

— Адам…

Взгляд его глаз остановил ее, когда, сделав усилие, он перевел взгляд на лицо девушки.

— Переодевайся, малышка. — Скрежещущий звук его голоса заставил ее сердце биться сильнее. — После этой увеселительной прогулки, я не желаю еще нянчиться с маленькой дрянью, которая не в состоянии вовремя вернуться домой и предпочитает промокнуть насквозь.