На маленькой планете - [168]

Сержант этому не удивился совсем, ибо сразу обо всем догадался, но лейтенант чуть было не лишился дара речи: черт знает что! От неожиданности он не мог стоять — так у него дрожью зашлись ноги.

— Рядовой Хры-лев, ко мне рядового Чмуневичева! — приказал сержант спокойным голосом, сдерживая негодование. — Быстро!

— Лейтенант Ольшевский, — тихо, язвительно проговорил командир, — скажите: у нас хлев, животноводческая ферма или артиллерийский полк с огромной огневой мощью? Еще с войны гвардейский! Вы мне скажите? Это уже второй раз у вас во взводе непорядок!

— Так точно! — только и мог ответить лейтенант, все еще ничего не понимая, но уже кое-что и понимая, приходя в себя и наливаясь злостью на солдата, который так не вовремя подстроил шутку. Лейтенант любил шутки и сам довольно часто шутил, но тут было не до них. Комполка хлопнул дверью казармы, так до конца и не проследив, как дивизион показывает себя на подъеме — заправляет кровати, укладывается в режим.

Как только он вышел, стоявшие в строю солдаты засмеялись, заговорили, и в это время вбежал Чмуневичев. Без шинели. На нем не было лица.

— Рядовой Чмуневичев, ко мне! — приказал сержант и поглядел на лейтенанта.

— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться к товарищу сержанту Долгополову, так как он… — начал Чмуневичев и оглянулся на кровать. Как только увидел теленка, облегченно вздохнул, улыбнулся, и с лица мигом схлынул испуг. Он ожидал, что теленка уже вынесли на ледяной ветер, мороз, что вряд ли вообще увидит его…

— Что это? — спросил сержант, придумывая, как бы построже наказать солдата. — Как назвать подобное безобразие?!

— Так то теленок от нашей коровы, — сказал громко и радостно Чмуневичев. — Отелилась только… Чуть не заморозили, ну, думаю, нету в сарае никаких условий для маленького, ну, думаю, это, дай я его согрею. Ну вот… ну я его поместил на кровать, а он, вишь, и ныне дрожит бедненький… Ну вот…

— Кто разрешил? — спросил сержант. Он был не только удивлен искренностью солдата, но и обезоружен его ответом, ясным удивленным взглядом больших, не плутовских глаз, этими красными от мороза, огромными ручищами, теребящими края гимнастерки, и еще чем-то, что незримо присутствовало в солдате. Он молча глядел на Чмуневичева, человека с длинными большими руками, широким высветленным каким-то лицом, от него веяло домовитостью хорошего хозяина, землепашца, весь он с головы до ног был пропитан мыслями и заботами, казалось не имеющими никакого отношения к происшедшему, и сержант, глядя молча на этого великана, который будто случайно очутился здесь, перед ним, почувствовал тайную зависть в себе, что вот он, сержант, тоже ведь крестьянин, а утратил уже что-то такое, что сохранил Чмуневичев. Что именно он утратил, сержант не мог понять, но почувствовал это определенно.

— Да ну, а как же по-другому, товарищ сержант, ведь морозец, ветер ледяной, ничего страшного. Образуется. Стал быть, я на кухню приготовлюсь в наряд еще раз или два, как хотите. Я не в обиде. А гляди, тычется в подушку, вымечко ищет. Гляди, черт-те, теленочка? А так чего же, а так ничего я…

В строю захихикали, но сержант прикрикнул на солдат.

— Рядовой Чмуневичев, чтоб этого телка я не видел в части — в момент! Позорить взвод! — сержант посмотрел на лейтенанта, потому что сказал это для него. — Тебе что, рядовой Чмуневичев, устав — еще не отец родной, а электроника — не мать. Позорить взвод, батарею-ю! Докатиться до такого уровня… Где это видно было?! В гвардейской части?!

— Да кто? Да я? Да ну чего вы говорите, товарищ сержант Долгополов? Я же чтоб лучше…

— Отставить разговоры! Бери телка и прочь! Чтоб и подметок не видал! Чтоб и дыхания не слыхал!

— Куды? Ну куды? Мороз, холодно, ветер? Куды? Товарищ лейтенант? Так то ж мы его, считай, погубим? Да ну бросьте вы… чего говорить такие понятия. Самому-то небось холодно? А? Холодно? Товарищ лейтенант?

Лейтенант ничего не ответил. Он отошел к окну и оттуда посмотрел на Чмуневичева. Он не мог до конца понять солдата, но вместо желания наказать его в нем появилось грустное желание добродушно посмеяться над происшедшим, хотя и понимал, что теперь предстоит неприятное объяснение о случившемся с командиром батареи, командиром дивизиона и командиром части. Один вид этого солдата рождал в нем добрые, человеческие своей теплотой мысли, не хотелось ни ругаться, ни злиться, казалось уже, что жизнь не так уж плоха, как только что думалось.

— Отставить разговоры! — приказал сержант. Чмуневичев бережно взял теленка на руки, укутал его в шинель и, ни на кого не глядя, сутулясь широкой спиной, направился к выходу.

XII

В столовой по случаю праздника от радостного шума, громкой музыки было тесно. Чмуневичев поел, допил компот и вышел в коридор. Он не знал сам, почему у него испортилось настроение, все валилось из рук, поел кое-как, в голове ощущалась тяжесть.

— Чмуневичев, чего это ты? — спросил сержант, выйдя в коридор покурить. — Кажется, Михаил?

— Мы. Михаил, — хмуро ответил Чмуневичев и отвернулся.

— Это тебе корова покоя не дает? Слушай, Михаил, ты не ребенок, в армию идут не для того, чтобы коровами заниматься. Это пора усвоить. Сам понимаешь, Михаил. Надо учиться воевать, а не нюни распускать. Пора вникнуть, понять и действовать. Нынешняя сложная международная обстановка…