«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие - [82]

Сквозь стеклянные двери было видно, как Кастро важно расхаживает по холлу гостиницы с протянутой рукой и отвечает на приветствия местных постояльцев. Затем всю группу «бравых» кубинцев повели куда-то в глубь и представление, казалось бы, на этом закончилось. Однако всезнайка Лейбман с многозначительным видом дернул меня за рукав и просипел:

– Тут, за углом, напротив музея Ленина, другой вход есть, «Гранд Отель» называется. Я тебе точно говорю, они из этого места выпадать будут, больше неоткуда. Давай, рванем туда скорей.

И мы рванули туда – к дверям «Гранд отеля», где уже торчало с полсотни человек – таких же смышленых, любознательных, жаждущих приобщиться к «чуду явления», как и мы. И оно, это чудо, не заставило себя долго ждать.

Фидель Кастро явился народу, как величественный, но при этом в доску свой, родной, человеколюбивый вождь. В петлице его военного френча уже красовался цветок, лицо светилось лучезарной улыбкой, гордо посаженная голова непрестанно дергалась в разные стороны, выражая тем самым крайнюю степень одобрения и одновременно признательность за теплую встречу. Постояв таким образом немного на лестнице, он, как дирижер большого симфонического оркестра, приветствовал собравшихся широким поощрительным взмахом руки. Мы тут же начали дружно орать на разные голоса, что есть мочи: «Ура! Речь! Речь!»

Но к тротуару уже катили черные «Чайки». Кастро быстро, однако, не роняя ни улыбки, ни достоинства, спустился по лестнице и запрыгнул в первую машину. За ним бегом устремились боевые соратники, которые, потеряв, по-видимому, последнюю способность соображать, спотыкаясь и отталкивая друг друга, полезли все в одну и туже машину – поближе к своему вождю – и набились в нее, как сельди в бочке.

Так пусть же умру за мечту идиота

с блаженной улыбкою идиота

Машина медленно тронулась, за ней поспешили пустые «Чайки», и только в последней машине, словно копируя кубинских товарищей, сидели друг у друга на головах славные «дядьки» из КГБ.

Моя история особого впечатления на Ирину Петровну Дега не произвела.

– Это не артистизм, точнее артистизм особого рода, «вождизм», если хотите, – почему-то раздражаясь, выговаривала она мне. – Молодой он был тогда, должен был себя показать. К тому же они, «латины», особенно любят покрасоваться, свое мужское «эго» таким вот образом утвердить.

Вася Ситников, наоборот, с большим энтузиазмом мой рассказ воспринял:

– Вот, сукин кот! Жаль, что меня там не было, я бы уж ему сказал!

– Ну, а что бы вы такое сказали, Василий Яковлевич?

– Это как понимать? Что в голове бы вскипело, то и сказал.

«Распояшься хоть к концу-то жизни! Не ставь себе воробушки-цели… Позволь себе сумасшедшую выходку – изруби топором всю мебель и опустоши комнату для своих картин».

(Из письма В.Я. Ситникова)

Глава 11. Застолье

Мы прилично сидим, вечеряем за круглым столом под разлапистой елью. Закуска выставлена обильная, обязывающая к вниманию, а под нее и разговор идет соответствующий – добрый, умиротворенный, все больше о чудесах. Тут я вновь поведал свою историю «про Кастро».

Немухину, который принес себе бидон кваса и пил его с важным видом человека, осознавшего порочную пагубность своих низменных страстей, но, тем не менее, не осуждающего их проявление в других, история эта показалась банальной.

– Подумаешь, – сказал он строго, – экая невидаль – вышел на улицу и на Кастро напоролся. Такое в нашей действительности все время происходит. Удивительное рядом. Я, например, когда злоупотреблял, как ни выскочу за бутылкой, то обязательно или кого-нибудь встречу, или в какую историю вляпаюсь. Один раз чуть под слона не попал.

Откуда, по-твоему, в Москве да еще в конце ноября слон мог появиться? Ответ прост: в этот день цирк «Шапито» на другое место переезжал. Вот что значит судьбоносная частность! Из них вся наша жизнь и лепится.

И товарищ Фидель в этом смысле ничем от слона не отличается. Другое дело, что ты лично насосался такой гадости, как «Солнцедар». Вот он тебе и привиделся, а могло и чего похуже случиться, организм-то у тебя тогда был молодой, неокрепший. Кстати, оркестровка события этого у тебя очень уж старомодно звучит, как в «Борисе Годунове»: народ толпою и царь посереди. Только вот сигару он при народе зря курил, царю такое не к лицу. А тебе надо было «по сценарию» спросить: почему до сих пор на коробках с гаванскими сигарами портрет дорогого товарища Кастро не увековечен? У тебя, мол, уже и макет готов.

За такую «наводку» могла бы вся твоя жизнь воссиять, как когда-то у Иосифа Флавия. Действительность надо в сюрреалистическом ключе строить, а у тебя все в лучах «Солнцедара» преломилось. Это для русского человека не только не оригинально, а, напротив, до тошноты обыденно. Потому шанс ты свой упустил, а мог бы и в «народные художники Кубинской ССР» выбиться.

Я несколько обиделся. Почему Немухину сразу же захотелось перелопатить да видоизменить мою историю. Ведь она – факт, а факты искажать грешно. Потомки не простят. Впрочем, я давно подметил, что Немухину интересны бывают лишь истории в его собственном изложении. Он собирал их отовсюду, тщательно обрабатывал и в форме коротких рассказов весьма артистично представлял на людях.