«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие - [29]
(Из письма В.Я. Ситникова)
– Насчет штудий Харитонова я спорить не буду. Каждый сам для себя определяет, кто его учитель. Но то что Ситников с Харитоновым носился как с писанной торбой – это факт. Всегда его публично превозносил до небес. Сам слышал, причем не раз.
– Однако же, согласись, «Вася Ситников», он же: «Василь Якыч», «Вася», «Васька», «Васька-Фонарщик» и просто «Ситников», в андеграунде был фигурой заметной, у всех на слуху. Другой вопрос – почему он в конце концов на все и вся озлобился так? Что дома все опостылело, это, пожалуй, понятно, но он ведь и «новую жизнь» ни сердцем, ни душой не принял. Казалось, лелеял себе тихую мечту о надежном куске и вот, когда уже было вцепился в него зубами, то сразу же и выплюнул – всю прелесть заграничного бытия взял да и отторгнул, как чужеродный орган.
– Хм, это верно, – угрюмо согласился Немухин. – Поди, измерь глубь русской души! Ну кто ж его, этого самого духовного русского человека, разберет. Живет себе ни шатко ни валко, всем недоволен, собой тож, только и слышно: «Сколько во мне дурного, темного, грешного!» и, кажется, так заленился, что превратился в своем же доме в приживальщика.
Вот таким манером целую Империю в одночасье загубили! А все якобы оттого, что прозрели и увидели: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно, и лайя».[39]
– Вот это вы правильно говорите, – сказал возникший опять возле нас Ситников. При этом смотрел он не на нас, а куда-то вбок. – Ведь все Америку догоняем, подлаживаемся, подлизываемся, завидуем… Нашли себе тоже райские кущи! Я про эту Америку всегда все точно знал и понимал, и поехал туда именно потому, что «так» и нужно было.
«Я затеял великое дело. Суть-то в том, чтобы я сам, при самой придирчивой оценке своего труда – не за короткие сроки, а за несколько лет, сам, а не кто-либо, со всею убедительностью видел – я чемпион мира!»
(Из письма В.Я. Ситникова)
– Именно там, в Америке, должны были увидеть, что я профессор всех профессоров! Да вот не вышло. Всюду срань одна – куда ни ткнись. Разве это жизнь? Это колыхание струй и душевредительство.
А сам подмигивает вполглаза, по-заговорщицки, и бочком, бочком, осторожненько так от нас отходит.
Надоело, думаю, ему что ли разговоры долгие говорить? А ведь раньше-то любил да еще как!
Пока размышлял я себе таким образом, ушел Ситников, словно сгинул. Куда ушел? – черт его знает. Может прямиком в Нью-Йорк?
Говорят, что именно там, в городе, «где разбиваются сердца», нашли его знакомые – в пустом номере дешевого отеля, уже давно отошедшим в мир иной. Говорят, что был он местными крысами сильно объеден. Говорят остались вещи: в рюкзаке – святые мощи. Вот тебе, бабушка, и Клондайк![40]
«Около трех-четырех десятков причин привели меня к эмиграции. Главная – попробовать самоизоляцию, взвесить самого себя и попытаться определить цену себе, способен ли я конкурировать с натренированными умельцами Европы и Америки?…Вот и решился… Я не учу язык, забил окна картоном, не моюсь и не стираю, сплю в роскошной постели из тряпья, которое натаскал с помойки, хотя мне и подарили полный мешок постельного белья, подушек штук шесть пуховых, матрацев тоже шесть, но я все возвратил. Сплю, не раздеваясь, иногда не разуваясь. Живу прямо как скотина, как Микеланджело. Ужасно давно именно так хотел попробовать жить. Выйдет ли что-нибудь хорошее или нет?…Выходит».
(Из письма В.Я. Ситникова)
Глава 5. Блестки памяти
Тут я проснулся и, лежа в темноте, стал думать. Но не о сне, а как бы в развитии его, перебирая в памяти всякую всячину, что всплывала откуда-то из глубины сознания яркими, порой не очень связанными друг с другом, живыми картинками.
Бывало приду к Ситникову в мастерскую – он вроде бы и работает, но ничего себе, на меня не сердится, пускает – и начинаем мы с ним обо всем на свете судачить. Главным образом, конечно, об искусстве разговор шел да о житейских всяких передрягах. Он всякие анекдотцы на бытовые темы очень ценил, типа тех, что Холин в стихах воспевал:
Я жил тогда от него неподалеку – на Покровке, прямо напротив кинотеатра «Аврора». Кинотеатр был маленький, третьеразрядный, билеты дешевые, особенно на первый и последние ряды.
По билетам и народец – в основном буйный молодняк, шпана окрестная. На вечернем сеансе всегда озоровали.
Помню, один раз кинули с задних рядов недоеденным эскимо. Попало оно в экран, прямо на физиономию «дорогого Никиты Сергеевича», который бодрил передовиков производства в очередной кинохронике «Новости дня», и залипло на ней. Зал очень оживился. Хрущев в экстазе: кулаком машет, горячится, а на лбу у него палочка от эскимо, гордо как «наш штык», торчит, не отлипает. Пришлось сеанс прерывать и шваброй экран чистить.
Эту историю принес я Ситникову, что называется «горяченькой», и он ею очень заинтересовался. Особенно восхитил его почему-то сюжет, связанный с изгнанием из зала бойких прыщавых юнцов, ответственных, по мнению стукачки-билетерши, за учиненное безобразие. Под восторженное хрюканье и блеянье зала их выволок за шиворот сильно подвыпивший местный участковый. При этом хулиганы пытались оказать ему посильное сопротивление – всячески изворачивались и брыкались, утверждая тем самым примат индивидуального анархизма над социалистической законностью.
Вниманию читателя предлагается первое подробное жизнеописание Марка Алданова – самого популярного писателя русского Зарубежья, видного общественно-политического деятеля эмиграции «первой волны». Беллетристика Алданова – вершина русского историософского романа ХХ века, а его жизнь – редкий пример духовного благородства, принципиальности и свободомыслия. Книга написана на основании большого числа документальных источников, в том числе ранее неизвестных архивных материалов. Помимо сведений, касающихся непосредственно биографии Алданова, в ней обсуждаются основные мировоззренческие представления Алданова-мыслителя, приводятся систематизированные сведения о рецепции образа писателя его современниками.
Марк Уральский — автор большого числа научно-публицистических работ и документальной прозы. Его новая книга посвящена истории жизни и литературно-общественной деятельности Ильи Марковича Троцкого (1879, Ромны — 1969, Нью-Йорк) — журналиста-«русскословца», затем эмигранта, активного деятеля ОРТ, чья личность в силу «политической неблагозвучности» фамилии долгое время оставалась в тени забвения. Между тем он является инициатором кампании за присуждение Ивану Бунину Нобелевской премии по литературе, автором многочисленных статей, представляющих сегодня ценнейшее собрание документов по истории Серебряного века и русской эмиграции «первой волны».
Настоящая книга писателя-документалиста Марка Уральского является завершающей в ряду его публикаций, касающихся личных и деловых связей русских писателей-классиков середины XIX – начала XX в. с евреями. На основе большого корпуса документальных и научных материалов дан всесторонний анализ позиции, которую Иван Сергеевич Тургенев занимал в национальном вопросе, получившем особую актуальность в Европе, начиная с первой трети XIX в. и, в частности, в еврейской проблематике. И. С. Тургенев, как никто другой из знаменитых писателей его времени, имел обширные личные контакты с российскими и западноевропейскими эмансипированными евреями из числа литераторов, издателей, музыкантов и художников.
Книга посвящена истории взаимоотношений Ивана Бунина с русско-еврейскими интеллектуалами. Эта тема до настоящего времени оставалась вне поле зрения буниноведов. Между тем круг общения Бунина, как ни у кого другого из русских писателей-эмигрантов, был насыщен евреями – друзьями, близкими знакомыми, помощниками и покровителями. Во время войны Бунин укрывал в своем доме спасавшихся от нацистского террора евреев. Все эти обстоятельства представляются интересными не только сами по себе – как все необычное, выходящее из ряда вон в биографиях выдающихся личностей, но и в широком культурно-историческом контексте русско-еврейских отношений.
Книга посвящена раскрытию затененных страниц жизни Максима Горького, связанных с его деятельностью как декларативного русского филосемита: борьба с антисемитизмом, популяризация еврейского культурного наследия, другие аспекты проеврейской активности писателя, по сей день остающиеся terra incognita научного горьковедения. Приводятся редкие документальные материалы, иллюстрирующие дружеские отношения Горького с Шолом-Алейхемом, Х. Н. Бяликом, Шолом Ашем, В. Жаботинским, П. Рутенбергом и др., — интересные не только для создания полноценной политической биографии великого писателя, но и в широком контексте истории русско-еврейских отношений в ХХ в.
Биография Марка Алданова - одного из самых видных и, несомненно, самого популярного писателя русского эмиграции первой волны - до сих пор не написана. Особенно мало сведений имеется о его доэмигрантском периоде жизни. Даже в серьезной литературоведческой статье «Марк Алданов: оценка и память» Андрея Гершун-Колина, с которым Алданов был лично знаком, о происхождении писателя и его жизни в России сказано буквально несколько слов. Не прояснены детали дореволюционной жизни Марка Алданова и в работах, написанных другими историками литературы, в том числе Андрея Чернышева, открывшего российскому читателю имя Марка Алданова, подготовившего и издавшего в Москве собрания сочинений писателя. Из всего, что сообщается алдановедами, явствует только одно: писатель родился в Российской империи и здесь же прошла его молодость, пора физического и духовного созревания.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.