На литературных перекрестках - [58]

Не помню, тогда ли или несколько позже, перед гастрольной поездкой театра, я спросил Калибека, как он стал артистом.

Тот ответил:

— Моя сценическая деятельность началась в Каркаралинске, и даже не в театре, а у входа в театр. Я выполнял роль «живой афиши». Шутками и прибаутками зазывал прохожих заглянуть в клуб, где ставился самодеятельный спектакль.

— Где же вы научились говорить разными голосами? Подражать птицам и животным?

— На каркаралинском базаре. Там можно было встретить самых разнообразных людей. Там я научился также воспроизводить голоса домашних животных и птиц. Базарные бездельники ходили за мной по пятам. Народу нравилось, как я высмеивал жадных баев и их прихвостней — аткаминеров.

— Кто же первый помог вам найти свое призвание артиста?

— Акына, — поправил Калибек. — Мухамед-Али Толабаев, житель карагандинского аула Сарытау. Это был старый и мудрый человек. Аксакала восхищали стихи казахских поэтов. Он любовно записывал их в толстую книгу, где на каждой правой странице было напечатано слово «дебет», а на левой «кредит». Он записал со слов моей матери песню-плач. В ней она жаловалась на жестоких правителей, согнавших ее семью с родной земли. Составить песню помогал я.

Выслушав рассказ Калибека, я понял, что каркаралинский базар был для него театральной студией, здесь оттачивались стрелы его сатирических песен. Прислушиваясь к беседам и спорам, молодой певец постигал душу своего народа, узнавал жизнь, жадно впитывая мудрость народных акынов.

Будущий историк Казахского театра по старым программам, афишам и документам восстановит, в каких пьесах играл Калибек Куанышбаев. Он насчитает примерно полтораста ролей. Яркий талант Калибека, подлинного национального художника-артиста, во всем проявился с несомненной четкостью. Куанышбаев нес в театр лучшие традиции народного творчества — ясность мысли, тонкий юмор.

Пьеса Мухтара Ауэзова «Енлик — Кебек», которой открылся Казахский театр, неоднократно возобновляемая, шла на сцене многие десятилетия.

Калибек был разносторонним исполнителем. Он добивался одинакового успеха в любом амплуа. В спектакле «Енлик — Кебек» Куанышбаев сыграл чуть ли не все роли. Начиная с самого Кебека, молодого джигита, сильного, ловкого, и кончая глубоким старцем Караменде.

После большого перерыва я приехал в Алма-Ату. Казахский театр, отметив десятилетний юбилей своего существования, был переименован в Государственный академический театр драмы. Это было вполне закономерно. Он уже сделал свой первый шаг к русской классике, поставив «Ревизора» Гоголя в переводе Мухтара Ауэзова. И этот шаг был успешным.

Калибеку Куанышбаеву поручили роль Городничего. Работа над созданием образа была особенно трудна. Актер недостаточно хорошо знал русский язык и не мог глубоко ознакомиться с творчеством Гоголя и его эпохой.

Оказавшись в затруднительном положении, Калибек решил использовать свой метод — он воспроизводил на сцене подмеченные в жизни характеры.

— В свое время, — рассказывал Куанышбаев, — я видел много русских чиновников, приставов, уездных начальников и теперь хорошо представил себе их физиономии и повадки. Конечно, в «Ревизоре» — другая эпоха, другой быт. Но отношение виденных мною чиновников к подчиненным близко к тому, что надо дать в Городничем. Их внутренняя сущность мне казалась одинаковой.

Калибек создал образ яркий и жизненно убедительный, хотя и с сильной национальной окраской. Это был Городничий с чертами казахского бия.

Крупные шаги делали в то время и казахские драматурги. Габит Мусрепов создал пьесу «Ахан-серэ и Актокты». Пьеса имела историческую основу. В ней выведен один из крупнейших певцов-поэтов Казахстана второй половины девятнадцатого века — Ахан, прозванный народом «Ахан-серэ». У казахов слов «серэ» означало примерно то же, что «трубадур».

В спектакле противопоставлены два мира. С одной стороны — мечеть, ее мертвящие обряды, слепое преклонение перед кораном. С другой — гуманистическая проповедь свободной разумной жизни.

Драматизм в пьесе доведен до высшего напряжения. Герои любят, ревнуют, подличают, проявляют благородство. Бушуют религиозные страсти, привнесенные исламом. Актеру есть где развернуться. Большинство ролей — выигрышные.

Но есть одна бессловесная роль глухонемого силача Балуана. Она нам напоминает образ Квазимодо из «Собора Парижской богоматери». Балуан — тоже большой ребенок, обиженный природой. У него тоже незлобивое сердце. Отгороженный глухотой от людей, он плохо разбирается, где добро, а где зло. Далеко не всякий артист смог бы справиться с такой сложной ролью. Калибек справился, он сыграл ее с исключительной выразительностью, зрителям она запомнилась надолго.

Были у Калибека Куанышбаева и любимые роли, к числу их в первую очередь надо отнести роль Абая в пьесе Мухтара Ауэзова и Леонида Соболева.

— С большим благоговением я работал над ролью Абая, — вспоминал Калибек. — С детства я горячо любил Абая. Помню, с каким уважением весь казахский народ относился к нему при его жизни. Когда умер Абай, мне было двенадцать лет. Как только в нашем ауле разнеслась весть о смерти Абая, сразу в народе воцарилась печаль. По всем аулам объявили: завтра кочевать нельзя, завтра траур по Абаю. Мухамед-Али Толабаев, обучивший меня грамоте, научил меня читать стихи Абая.