На линии - [5]

Углецкий узнал его.

— Ну-ка скличь мне его, — махнул вознице. Казак степенно слез с облучка. — Да пусть коня отдаст.

Урядника Плешкова Углецкий знал давно, по многим кампаниям. Последние годы урядник безотлучно зажил на линии — встретить мудрено, но ни один казак в войске не занимал атамана, сколь этот. И сейчас Углецкий был доволен осенившей его мыслью позвать Плешкова в возок.

— Слышал, Петр Андреевич, казаки тебя прозвищем наградили? Узкий Глаз, верно оно?

— Какого только озорства, ваше превосходительство, ни есть…

— Однако ж старого держишься? Говорят, ордынцы твое слово законней печати Пограничной Комиссии почитают? — скрывая улыбку, допытывался Углецкий.

— Народ ихний, ваше превосходительство, Василий Андреевич, сырой. Хошь не хошь, след вомнешь. Сровни глина податлив.

— Порох, чай, есть? Сушите!

— Наш брат и так норовит нахрапом взять, а нет бы по-братски… Мы ж у Яика как два плеча, — сопрев от бездвижного сидения, Плешков поерзал.

— Два плеча… — хмыкнул Войсковой, — на одном мешок, а на другом пушок… Ты, Петр Андреевич, враз хочешь и казаком, и киргизцем числиться, — Углецкий стер ладонью легкий узорец с дверного оконца, прищурился. — Пообносились буйны головушки! Нынешний генерал на сей факт зорок: «Почему, — сверлит, — сукно на кафтанах разное?»

— Разношерстны чекмени, да беда в том малая…

— Не ручайся… Что ж мы тебе, орда какая? — атаман удобней откинулся на спинку, подогнул полы долгой лисьей шубы, прикрыл глаза: то ли задремывая, то ли вспоминая.

Не кто иной, как Василий Андреевич Углецкий, в давнем уже 1808 году прислал в Войсковую канцелярию рапорт:

«…опытом дознано, что положенный в Оренбургском Непременном казацком полку мундир: длинные кафтаны — совсем к верховой езде, особливо во время дела с неприятелем, неудобен, поелику сколько б ни старался казак во время скачки удерживать полы, чтоб оные не распускались по лошади, ни коим образом в том, держа в одной руке повода, а в другой пику, успеть не может. Кафтаном вся лошадь бывает покрыта, а оттого оная, паче потея, может чувствовать больше и усталость. При всем же том кафтаны против курток и коштовать казакам вдвое дороже, поелику во оные потребно вдвое сукна, и как ныне, от беспрестанного нахождения людей в походе, пришли оные уже в совершенную ветхость, то неминуемо должны казаки на место их строить новые. Убеждаясь описанными причинами и желая соделать казакам в постройке новой обмундировки облегчение, я просил дозволения генерал-лейтенанта Платова построить и впредь употреблять вверенных мне полков чинам и казакам вместо кафтанов куртки и шаровары синии…»

Перемены были одобрены. Казакам, состоящим в первом полку, полагался малиновый воротник и с таковой же выпушкою по полам. Шапки малиновые с черными околышами, белыми шнурками и султанами. Второму полку куртки синие ж, с красною по воротнику и по полам выпушкою, шапки красные с черными ж околышами, тоже со шнурками и с султанами. Вместо кушаков казакам кожаные пояса, на которых места для пистолетов и патронов быть могут. Офицерам же иметь мундир во всем сообразно с казаками, но только для отличия на воротниках и обшлагах вместо бывшего на кафтанах позумента дать серебряную вышивку. Кушаки у офицеров остались белые, равно и шапки. Второму полку для отличия от Непременного[4] полка шнуры на шапках офицерам иметь с оранжевым шелком. По образцу второго полка платье распространялось на все Оренбургское казачье войско. Вместе офицерским чинам и казакам во время нахождения в домах представлялась свобода носить кафтаны с белыми кушаками и выпушками, какие на куртках. Чепраки казакам, вместо положенных синих суконных, предписаны черные кожаные, а офицерам Непременного полка положенные по штату, а в войске с красною выпушкою и таким же позументом, как и в полку Непременном.

Впрочем, все это на самом войске отразилось слабо. До Эссена формой занимались от случая к случаю.

Из приказа по Корпусу за № 5 генерал-лейтенанта Эссена П. К.

«…усматривая по судным и следным делам, что из крепостей и деревень, по границе лежащих, не только военные чины, но и обыватели имеют свободный переход за черту границы или по сношениям с киргизцами или же для грабежа имущества их, через что некоторые вовлекли себя под неизбежный суд законов, а других ожидает та жа участь. В отвращении сего зла общаго предписываю гг. комендантам и начальникам кордонной стражи запретить строго, чтобы отнюдь никто с нашей стороны ни под каким предлогом за черту границы не смел сделать ни шагу, кроме тех, коим представлены права сии по положению законов. Равно если бы и случились какие происшествия, не преследовать киргизцев в их границах ни одного шагу. Воров же стараться ловить в своих пределах и по поимке отсылать к суду в Пограничную Комиссию.

Но если и за сим, сверх ожидания моего, дойдет до меня сведение, что кто-либо осмелится ходить или переезжать за границу к киргизцам, коим не предоставлено, таковые все, а с ними вместе и начальники стражи кордонной, в дистанции коей случится сие, моего ведома, брать под стражу, не смотря ни на какое лицо, а мне доносить. А чтобы неведением сего приказа никто не отговаривался, объявить по границе всем и каждому как военным, равно и обывателям».