На линии доктор Кулябкин - [35]

Теперь я поняла, что через Щукина, говоря фигурально, мне не перешагнуть. Значит, или сдаться, показать, что я признаю его власть над ребятами и его силу, или продолжать держаться своего.

Операцию «Щукин», как я шутя назвала свой план, решила начать с визита к нему домой. В конце концов, что я знаю о нем? Вступила в борьбу со следствием, но причина, корни болезни мне неясны.

Дом, где живет Щукин, я отыскала легко. За палисадником были видны желто-зеленые кусты сирени, вытоптанный цветник, а дальше — двухэтажный сруб, обшитый почерневшими от времени досками.

Около дровяников стояла компания подростков.

Может, они из нашей школы? Такое чувство, будто они знают, кто я… Пошла к крыльцу.

В темном подъезде мне встретилась женщина в клеенчатом забрызганном переднике, с мокрыми от стирки руками.

— Мне бы из Щукиных кого-нибудь…

Она вывела меня на лестничную площадку и показала вверх.

— Бабушка, должно быть, дома, — сказала женщина и откинула тыльной стороной руки прядь волос со щеки.

На облупившейся, давно не крашенной двери было два звонка без подписи. Один — вертушка, другой — медная ручка с прямым металлическим тросом и какими-то сложными старинными передачами. Я подергала ручку, и в коридоре зазвенели разными голосами колокольчики. Послышалось неторопливое шарканье, дверь открылась, и на пороге появился старик, лысый, с желтоватым лицом, с седыми, подпаленными густыми усами. Он молчал, пристально глядя на меня, точно пытаясь узнать во мне кого-то из знакомых.

— Щукины дома?

Старик шире распахнул дверь и отступил.

— Прошу, — сказал он. — Не учительница ли Юрия?

— Да.

— Провинился? Или иные причины?

Он говорил равнодушно, как посторонний. И я невольно спросила:

— А вы ему кто?

Он шел впереди, в темноте коридора проступала его сероватая пижама.

— Сосед, но всегда принимал некоторое участие в воспитании. Юрий успевает?

— Да, вполне.

— Любопытно. — Старик удивился. Дойдя до высокой двери, он включил небольшую лампочку и предупредил: — Бабушка глухая.

В комнате было чисто. На небольшом квадратном столе — скатерочка с вышитой цветами, дорожкой. У стены — старинный дубовый шкаф с резными дверцами; две металлические кровати с никелированными шариками на спинках. У горки, спиной к нам, стояла седая старая женщина, худая и высокая.

— Заходите, не стесняйтесь, — сказал старик, — она все равно не услышит, пока в ухо не скажешь. — Он рассмеялся. — Я буду в некотором роде переводчиком, если позволите. Юрия нет, да при нем бы я и не помог вам. Отношения, в некотором роде, разорваны, поддерживаю только с бабушкой…

Он подошел к ней, крикнул:

— Прасковья Васильевна! К вам гостья.

Старуха вздрогнула, повернула ко мне свое лицо, маленькое и усталое. В ее глазах застыло удивление.

— Учительница Юрия.

— Да, да, — крикнула она, — а что, опять виноватый? Напроказничал?

— Нет. Пришли познакомиться. — Старик взял стул и подвинул его ко мне. Он старался все делать учтиво. — Прошу садиться. У нас квартира не совсем обычная. Если не считать Юрия, средний возраст — семьдесят восемь. Умирать готовимся все сразу. Кстати, — он расправил усы, — я на два года старше этой сударыни, а и силы еще есть, и слух, и выгляжу, как считаете?

— Хорошо выглядите.

Он был доволен, прищурился и положил обе руки перед собой на стол, ожидая, когда заговорит старуха.

— Так вы вдвоем с Юрой живете? — крикнула я.

Она вновь удивленно поглядела на старика, потом кивнула в ответ, показывая, что поняла.

— Все время. Он теперь лучше, а раньше чуть не по ему, — сломает что есть. Да я и не касаюсь его. — Она будто отмахнулась. — Накормлю, постираю да постель приготовлю. Нынешние родители, они какие? Деньги присылают, а сами носа не кажут. Родили — и конец, все бабка. А какая я? Вот он скажет…

— Не слышит она давно? — спросила я соседа.

— С войны. После контузии.

— А мальчик всегда с ней?

— Да. Примерно с годовалого возраста.

— И мать не появляется?

— Ни мать, ни отец. Впрочем, последнего я даже не видел. Может, его и не было в некотором роде. — Он поднялся, чувствуя себя, видимо, обязанным проявить какую-то заботу обо мне, и предложил: — Чаю хотите?

— Нет, нет.

Пора было уходить: обстановка меня тяготила. Я встала.

— Вот ремонт бы нужен, — обратилась ко мне старуха. — И дров мы не напасли. Деньги дочка присылает, а кто похлопочет? Юрка все шастает, а сосед… одним языком только и умеет.

— Прасковья! — Старик обиделся.

Та даже не повернулась.

— Нельзя ли похлопотать через школу?

— Я поговорю с директором.

— Ага, — кивнула старуха, провожая меня к дверям. Она так же безразлично смотрела на меня, и не успела я переступить порог, как повернулась и пошла к окну.

Старик проявлял прежнюю учтивость. Он зажег в коридоре свет и взял меня под локоть. С обеих сторон по стенам висели на гвоздях корыта, кастрюльки, даже хомут как-то сюда попал.

— Видите, сударыня, в какой несовременной обстановке живем. Гнетущая обстановка. А юноша предоставлен себе. Чего можно ждать от человека, которого растит глухая старуха? Понимаете, уважаемая? Человеческого тепла Юрий не знал, ласки не видел. Слово «мать» не произносил. — Глаза старика загорелись, он будто вспомнил главное. — Один. Один в первые десять лет. Ни сверстников, ни взрослых. И я не могу оказать на него должного влияния. Мы в ссоре. Бабка, изволили видеть… — Он постучал себя по лбу и развел руками. — Хорошо, что готовить может и постирать. Так-то у нее силы есть. Раньше она и мое стирала, но теперь я решил носить в прачечную. Дешевле. — Он попытался вспомнить, о чем говорил, покашлял, но так и не вспомнил. — Заходите, — сказал, раскрывая дверь. — Будем рады.