На Лиговке, у Обводного - [2]

Пока я переваривал Дедов рассказ, он еще мне подкинул:

— Ребята озверели на дорожников. Как бы до драки не дошло. Да и Христосик… Чего доброго, и впрямь «красного петуха» им подпустит. Еще и дверь колом подопрет. С виду-то он Христосик, а нутром… Кто его знает?

Помолчали мы с Дедом. Что тут можно сказать?

Поднялись на перевал, начался прижим — узенький карниз вдоль сопки. Машина бортом вплотную, как вдоль стенки.

— Вот здесь, — показал Дед. — Видишь, как удобно? Даже прыгать не надо. Шагнул — как в метро на эскалатор.

Спустились с перевала. Показалась избушка дорожников.

— Высади меня, — сказал я Деду. — Зайду к ним.

Дед, высаживая меня из машины, посоветовал:

— Не горячись, потихоньку. Непойманный — не вор.

За дощатой дверью звенькала гитара, хриплый голос пел какую-то песню. О чем с ними говорить? С чего начать?

Я толкнул дверь.

На нарах валялись длинноволосые парни, резались в карты. За столом сидел бригадир и, заглядывая в затрепанную общую тетрадь, что-то прикидывал на счетах. Наверное, сочинял отчет о проделанной работе. Бригадир — старый таежный волчина по кличке Голубок. Несколько лет назад, когда я в автомобильном деле был мальчишкой, он в старых шоферах ходил. Потом у него отобрали права. За пьянку. И его больше не видел. Встретились вот здесь, в тайге. Меня он, конечно, не помнил. Ну и я на знакомство не набивался. Мне с ним не детей крестить. Мне — чтоб он дорогу держал в исправности.

— Здорово, ребята!

Парни на нарах на меня глазом не повели. Голубок, щелкая костяшками, ответил:

— Здорово, начальник.

У Голубка седые косматые волосы, загар с черным отливом. Не один десяток лет прожито под северным солнцем. Подведя какой-то итог, бросил на стол шариковую ручку, поднял на меня тусклые коричневые глаза.

— Ну, что? Чем недоволен? Дорога плохая? Опять дорожники виноваты?

Я усмехнулся и, набираясь смелости, решил не скрывать своих подозрений. Пусть знают, что́ мы о них думаем. Прав я или нет — покажет будущее.

— Слушай, бригадир… Обижает кто-то моих ребят. Два мешка сахара свистнули.

Парни на нарах примолкли. Голубок сдвинул брови.

— А я что? Сторож твоим мешкам? Твое добро, ты и карауль. Поймаешь — морду набей. А так что ж? Впустую.

— Ну да уж поймаем, — пригрозил я, — одной мордой не обойдется.

Голубок недобро прищурился. Хотел что-то мне врезать, но вдруг добродушно улыбнулся.

— Насчет мешков — это ты зря. — Он отодвинул в сторону счеты, тетрадку. — Эй! — крикнул он в сторону нар. — Дай-ка графинчик. И что там есть? На закусь?

Один из парней послушно сорвался с места, сунулся к шкафу, и на столе появились квадратная бутылка с яркой наклейкой из-под какого-то заморского зелья — не то джин, не то виски и тарелка с кусками жареной рыбы.

Я удивился — с чего бы это Голубок такой гостеприимный? Пришел я к нему не с доброй вестью. И пить ли мне с ним? Подумал-подумал и решил, что выпить с ним можно. Для закрепления знакомства. Меня чашкой самогонки не купишь.

Первач был отличный.

— Сами гоните? — спросил я, закусывая рыбой.

— А кто же? — усмехнулся Голубок. — Кто о нас позаботится? Это вы, шоферы, ведущая профессия. Ударники, отличники. Вам и спиртику подбросят, и на закус что-нибудь дадут. А мы кто?.. Чернорабочие. На подножном корму. Что схватишь, тем и сыт. — Глаза его, ожившие от самогонки, так и сверлили меня. — Так вот, начальник… Насчет мешков с сахаром… — Губы у него зло скривились. — Дорожники тут ни при чем. У себя ищите. Вот давай подсчитаем… — Голубок взялся за счеты. — Арифметика простая — бухгалтерия с шофера за недовоз как удерживает? По себестоимости. Так? А на дальних приисках почем дефицит? В том числе и сахар? А? — он щелкнул костяшками. — В три, а то и в четыре раза дороже. Улавливаешь? Есть шоферу смысл не довезти. Сто рублей заплатил — триста получил. — Он еще раз щелкнул костяшками.

— Твоя арифметика простая, — согласился я. — Только вот все прошлые годы, пока здесь не было твоей бригады, у нас ничего не пропадало. Все шло тютелька в тютельку.

— Так у вас в колонне и Юрки-Солдата не было. И Гарька-Христосик недавно объявился. — Голубок разлил самогонку. — Вот так-то! — назидательно сказал он. — Чуть что — дорожники виноваты. А вы ангелы безгрешные? Давай пей, — Голубок чокнулся с моей чашкой.

Выпили, закусили, я посмотрел на нары, где в живописных позах лежали парни. Что-то они притихли и уж очень внимательно прислушивались к нашему разговору.

Я поблагодарил за угощенье и пошел к двери.

— Будь здоров, — пожелал мне Голубок. — Заходи.

Я вышел на дорогу, ожидая попутную машину. День был тихий, теплый, солнечный. Из избушки донесся взрыв невнятных возгласов, смех. Потом все стихло, и Голубок злым голосом долго что-то внушал своим подчиненным. Потом снова забренчала гитара, гитару перебил транзистор.

* * *

Все же Голубок испортил мне настроение. А что, если он прав? Кто его знает, этого Юрку? А уж про Христосика и говорить нечего. Пробу поставить негде.

Вечером в поселке встретил я нашего участкового милиционера Горбачева. Пожилой старший лейтенант, которому давно пора быть капитаном. В старой, выцветшей фуражке выглядел он устало. Знакомство у меня с ним было так себе. Не из прочных. Здравствуй и прощай. И на этот раз поздоровкались — и разошлись. И только разошлись — у меня мысль: а не посоветоваться ли мне с ним? Все-таки милиция, а она меня бережет. Остановился, смотрю ему вслед. Только о чем советоваться? Что я ему могу сказать? Про мешки с сахаром? Про Голубка? Про Юрку с Христосиком? Про Деда, который на перевале что-то видел? А что он там увидел? Если подумать — все сплошная пустышка. Только я хотел махнуть на все рукой и идти дальше, как старший лейтенант, точно почувствовал, что ему в спину смотрят, оглянулся.