На Лесном озере - [4]

Той ночью и много ночей потом главным, что чувствовал Джон, было желание убивать.

На похоронах он хотел убить всех, кто плакал, и всех, кто не плакал. Взять молоток, расколошматить гроб и разделаться с отцом за то, что посмел умереть. Но Джон был беспомощен. Он не знал, с чего начать.

В последующие недели, поскольку он был юн и полон горя, он пытался вообразить, что отец не умер по-настоящему. Джон вел с ним долгие разговоры – о бейсболе, о школе, о девочках. Поздно ночью в постели прижимал к себе подушку, словно она была отцом, и ощущал его близость. «Не умирай», – говорил он, и отец ему подмигивал: «Да уж чего там, потолкуем еще", и они вели долгие беседы о правильной постановке удара, о хорошем горизонтальном замахе, когда голову держишь высоко, плечи расправлены, и пускай бита делает свое дело. Чистое притворство, но оно помогало. И когда становилось совсем уж худо, Джон выдумывал замысловатые истории о том, как он спасает отца от смерти. Ни одной гипотетической возможности не упустил. Воображал, как прижимает губы к губам отца, вдувает изо всех сил воздух и заставляет сердце вновь заработать; воображал, как вопит ему в самое ухо, умоляя: «Ну пожалуйста, перестань умирать». Раз или два это чуть не сработало. «Ладно уж, – говорил отец. – Так и быть, перестану». Но не переставал, умирал все равно.

В глубине души, несмотря на все мечтания, Джон не мог себя обмануть. Он знал правду. В школе, когда учителя ему говорили, как печально, что он потерял отца, он понимал, что «потерян» и «умер» – одно и то же. Но мысль так и не шла у него из головы. Он воображал, как отец, ковыляя, идет вдаль по темной аллее, – не умер, просто потерялся. И тут опять начиналось притворство. Джон перебирал в воображении все места, где мог оказаться отец – под кроватью, например, или за книжным шкафом в гостиной, – и проводил долгие часы, выдвигая ящики, вглядываясь в ковры, в тротуары, в траву лужаек, словно искал потерянную монетку. «А может, в гараже? – думал он. – Может, под подушкой дивана?» Это была всего лишь игра, способ справиться с горем, но иной раз ему везло. Опустишь случайно глаза – и вот он, отец, в траве за домом. «Хоп!» – говорил отец, и Джон чувствовал, как распахивается дверь. Наклонялся, подбирал отца, клал его в карман и бережно нес, чтобы не потерять снова.

4 Что он помнил

Их седьмой день на Лесном озере прошел спокойно. Там был телефон, но он никогда не звонил. Ни газет, ни репортеров, ни телеграмм. Все предметы в коттедже казались хрупкими и полыми, словно парящими в невесомости, и по утрам, вливаясь из окружающего леса, клубясь вокруг их тел, дом заполняла огромная текучая тишина. Они старались не обращать на нее внимания; друг с другом были осторожны. Разговаривали, что бывало не часто, главным образом для того, чтобы поддержать иллюзию власти над собственной жизнью, убедить себя, что проблемы решатся, что мир вокруг со временем станет уютнее. Тут нужны были такт и сила воли; они пытались найти успокоение в простых, обыденных действиях, имитировали прежнюю свою супружескую жизнь с ее привычками и заведенным порядком. За утренним кофе Кэти составляла список покупок. «Икра», – говорила она» и Джон Уэйд подхватывал: «Трюфели не забудь», и они обменивались улыбками, демонстрируя отвагу и решимость. Но часто напряжение становилось почти невыносимым. После завтрака, моя посуду, Кэти вдруг издала глухой горловой звук, что-то начала говорить, но тут же запнулась, ее взгляд устремился куда-то в пространство, мимо него, сквозь стены коттеджа, а потом она вновь опустила глаза в раковину и больше не поднимала. Этот образ так с ним и останется. Через двадцать четыре часа, когда ее уже с ним не будет, Джон Уэйд вспомнит бесконечную даль, которая вошла тогда в ее лицо, словно она отправилась в путешествие, и он станет гадать, где она была, как туда попала и зачем.

Он этого никогда не узнает.

В последующие дни он будет выискивать отгадку в мешанине житейских подробностей. Выцветшие джинсы, которые были на ней в то утро, старые теннисные туфли, белый хлопчатобумажный свитер. Эта даль в ее взгляде. Как она сполоснула тарелки, вытерла руки и вышла из кухни, не посмотрев на него.

Что, если бы она заговорила?

Что, если бы прислонилась к холодильнику и сказала: «Давай здесь прямо», что, если бы они и вправду занялись любовью, и что, если бы все произошедшие потом события не смогли сбыться из-за этого нового поворота событий?

Что-то он четко будет помнить. Иное – только как тени, а кое-что и вовсе не оставит следа. Дело случая. Одно прилипло, другое нет. Например, у него не будет никаких сомнений, что в тот день около полудня они надели купальные костюмы и спустились к озеру. Больше часа в полудреме неподвижно лежали на солнце, потом залезли в воду и плавали, пока холод не выгнал их на доски причала. Послеполуденное время было пустым и долгим. По всему берегу среди сосен ярко полыхали красные и желтые пятна, и в воздухе стоял острый запах осени и умирания. На озере не было видно ни лодок, ни купальщиков, ни рыбаков. В миле от них к югу треугольная крыша пожарной башни лесничества, казалось, плыла по бескрайнему зеленому морю; узкая грунтовая дорога шла через лес по диагонали, и чуть подальше к западу над домом Расмуссенов вился серый дымок. А на север – только лес и вода.