На Лене-реке - [3]

— Что так рано? — спросил Мишка, поравнявшись с Василием.

Василий хорошо понимал, что Седельникову глубоко безразлично, до дубления или после будут строгаться кожи, но потребность поделиться своими мыслями была настолько велика, что он не удержался.

— С мастером надо поговорить. Понимаешь, Михаил, какое дело. Первую строжку хочу делать до дубления и жировки. Подумай, какая экономия получится, — возбужденно рассказывал Василий, не замечая откровенно насмешливого взгляда Мишки. — Подумай, сколько дубителей и жиров сбережем!

— Это уж ты думай. Тебе премию получать, — ухмыляясь, произнес Мишка и, подмигнув Василию, взял его под руку. — А что, браток? Гляжу я, и партийные денежку любят. На премию тебя, видать, все время поманивает.

И пока Василий, озадаченный Мишкиной наглостью, подыскивал подходящие слова для ответа, Мишка проворно отскочил от него и, помахав рукой, с явной издевкой крикнул:

— Ничего, не робей, Вася! Дуй до горы, а там видно будет! — и с этими словами скрылся в проходной.

3

Разыскивая мастера, Василий зашел в дубное отделение. Два окна, выходившие в узкий тупичок между цехом и котельной, плохо освещали большое, почти квадратное помещение, тесно заставленное длинными четырехногими козлами, на которых висели выдубленные кожи. Темно-коричневые кожи отливали мокрым матовым блеском, с их лохматых краев срывались тяжелые капли густого дубильного сока и дробно шлепались в лужицы на выщербленном цементированном полу. Воздух был напитан терпким, влажным, чуть кисловатым запахом перебродившего дубильного сока.

Вдоль стен стояли в ряд дубильные барабаны, похожие на огромные, лежащие на боку пивные бочки. Они неторопливо вращались с кряхтением и скрипом, опираясь толстыми металлическими осями на массивные бетонные стояки. Барабаны почти касались пола, и поэтому казалось, что они катятся по полу, непонятным образом оставаясь при этом на одном и том же месте.

Люк одного из барабанов был открыт. Старший мастер цеха Чебутыркин, маленький щуплый старичок, одетый в синий, не по росту длинный халат, приподнявшись на цыпочки и перегнувшись через край люка, набирал в высокий медный стакан дубильный сок для анализа.

Зачерпнув полный стакан, он достал из ящика ареометр — длинную стеклянную трубку с наполненным дробью шариком на конце — и опустил прибор в стакан. Ареометр почти весь погрузился в жидкость.

— Ослабли сока́, — вполголоса произнес мастер и, вынув прибор, обтер его полой халата, покрытого темными пятнами всех оттенков.

Осторожно опустив ареометр в ящик стола, мастер взял стакан и, отхлебнув глоток, несколько секунд подержал сок во рту. Морщинистое лицо его приняло сосредоточенное выражение, как будто он к чему-то прислушивался.

— Ослабли сока́, крепить надо, — повторил он, выплюнув жидкость и обтирая губы рукавом халата.

— Что, Прокопий Захарович, — засмеялся Василий, — на язык надежнее? Стеклянной трубочке, выходит, веры нет?

— Вера есть, — ворчливо ответил Чебутыркин, недовольно покосившись на Василия, — ну только и язык мой за сорок лет, как бы так сказать, тоже не без понятия. Семь раз отмерь, один раз отрежь, — и, повернувшись, крикнул стоящей у барабана работнице:

— Королёва, добавь полсотни ведер из восьмого чана.

— Прокопий Захарович, я к вам, — обратился к мастеру Василий.

Чебутыркин снова посмотрел на него.

— Предложение хочу внести, — продолжал Василий, — первую строжь делать до дубления. Экономия должна большая получиться.

Чебутыркин недовольно поморщился. Маленькие глазки совсем затерялись в обступивших их морщинах.

— Экономия, — проворчал он, — как бы эта экономия другим концом не обернулась.

— Прошу разрешить провести опыт, — настаивал Василий.

— Без технорука не могу, — подумав, ответил Чебутыркин, — приедет Максим Иванович, обсоветуем с ним.

— Когда же он приедет?

— С последними пароходами обещался быть.

— С последними пароходами? — протянул Василий. — Нет, столько ждать я не согласен. Решайте сами, а то к директору пойду.

Чебутыркин почувствовал, что Василий не уступит.

— Ладно, — сказал он, — сам поговорю с директором.

— Сегодня после обеда опять приду к вам, Прокопий Захарович.

— Беда с этими активистами, — бормотал Чебутыркин, провожая взглядом удаляющегося Василия, — все бы им изобретать да выдумывать. А отвечать кому за производство? Чебутыркину… Беда, чистая беда…

Глава вторая

1

Каждое утро, проводив на работу Василия, Таня подходила к окну и, став сбоку за занавеской, смотрела, как он спокойным размашистым шагом пересекал их небольшой дворик, пригибаясь под нависшим над калиткой кустом боярышника, выходил на улицу и, гулко ступая по деревянному тротуару, скрывался за углом длинного барака в конце переулка. И то, что Василий не знал об этом, было ей особенно приятно.

Таня редко задумывалась, любит ли ее муж, может быть, потому, что была уверена в глубине его чувства.

Жили они дружно.

— Завидки берут глядеть на вас, — говорила старушка соседка, — не сглазить бы. Счастливая ты, Татьяна!

— Это верно, — полушутя, полусерьезно отвечала Таня, — я с детства счастливая.

…Таня родилась и выросла в небольшом прикамском городке. Она была единственной дочерью старого рабочего-рамщика лесопильного завода Петра Алексеевича Шинкарева.