На крыше храма яблоня цветет - [45]

– После обеда пойду ждать самолет из Молчар, чтобы первой сесть, – сказала я.

– Эх, девка, зря ты так рано уезжаешь.

– Но у вас же ничего нету! Ни промышленности, ни развлечений, некуда пойти и не о чем писать!

– Как так развлечений нету, а магазин? Тут тебе и культура, и обслуживание, и здрасьте-пожалуйста, и, кому надо, в долг дать до получки. Все тут! Вот об этом писать надо. А ты раз – и уезжать.

В этот день я очень пожалела, что пилоты Ан-2 в местностях, подобных Молчарам, не проходят допинг-контроля. Командир корабля Егоров – так отрекомендовал себя нетрезвый мужчина в форме. Пару раз икнув, сообщил, что лететь будем быстро и тихо, ему надо сделать вынужденную посадку в Половате, чтобы там высадить хороших людей. А других хороших людей, но числом меньше оттуда забрать и отвезти в райцентр. За ним зашла толпа народу со складными стульями и тюками в руках и все они по-хозяйски стали размещаться в салоне.

Самолет долго не удавалось завести, мотор почему-то то и дело глох, пилот не стеснялся в выражениях, и когда наконец после трех кругов по полю он таки поднялся в воздух, все облегченно вздохнули и прильнули к иллюминаторам. Минут через пять началась неимоверная тряска, кислый резкий запах быстро разнесся по всему салону. Казалось, живыми отсюда нам не выбраться. Чтобы отвлечь себя, я рассмотрела дырку в полу и через нее рассматривала тайгу, озера, лес. Но мое развлечение было недолгим, кто-то грубо каблуком заткнул ее, и мне пришлось закрыть глаза.

В Половате вышли четырнадцать человек, а вместо них сели трое, один из них законный пассажир, у которого был билет, поэтому Егорову он не был интересен, то есть его как бы не существовало, как и нас. А про двух других сказал: «Ну очень хорошие люди, поверьте», стало понятно, заплатили».

Владимир Иванович внимательно мой отчет выслушал, при этом выкурив несколько папирос и после некоторой паузы сказал:

– Напиши, что новый Дом культуры открыли – и все.

* * *

Вскоре моя работа перестала меня совсем интересовать, то есть не сама работа, а место работы. Я перестала чувствовать сенсации, вкус дополнительных заработков.

Мне захотелось писать простые человеческие истории о людях труда, о дружбе, верности, в общем, о том, что в настоящее время носит ярлык «нечитабельное». Я стала больше уделять внимания ребенку и написала ему целый сборник сказок. Маленький Лука был в восторге и тут же решил их самостоятельно проиллюстрировать.

Но, несмотря на умиротворенность, полноту жизненных ощущений, мне с каждым днем становилось все хуже и хуже. Самой частой спутницей моей отныне стала тяжелая ноющая боль, которую я вынуждена была носить в себе. Я начала быстро ослабевать, напрочь пропали аппетит и сон. Дни и ночи я полностью заполнила стихами, прозой, бесконечными разговорами с Саэлем обо всем и путешествиями в невиданные до недавнего времени миры. Врачи утверждали, что это сильные болеутоляющие лекарства на меня так действуют, ну не может обычный человек быть вхож в мир ангелов.

Мне же мнения медиков были абсолютно безразличны, у меня осталась такая же замечательная память, какая была раньше, и я заучивала наизусть длинные акафисты, псалмы на церковнославянском. Читала старинные книги, особо понравившиеся мысли выписывала и потом их перечитывала снова, я даже завела специальную тетрадку, шутливо назвав ее «Зерна правды».

Прощание с миром проходило тихо и медленно, как кружатся опавшие листья в последнем осеннем вихре.

Особую грусть обычно внушает то, что эти листья никогда не вернутся на свои прежние места, тогда как осень придет еще много раз. И ей, осени, безразлично, кто будет ею любоваться, мы или наши потомки? Это тяжело понимать. Очень тяжело. От этого, кажется, стареешь еще быстрее.

То, к чему душа прилепилась

Неожиданно, в один из сильнейших приступов, я вспомнила, что в моей жизни были четыре года, которые я провела у родни в горной и довольно дикой, даже в наше время, местности. Там, рядом с Европой, тоже осталась маленькая частица меня.

А значит, надо, непременно надо, поехать туда и со всем проститься, чтобы уходить в мир иной спокойной, безо всяких тревожных мыслей. Это на словах просто сказать «До свидания», а на языке души, увы, все намного сложнее. То, к чему прилепилась душа, имеет свойство властвовать над нами, причем именно тогда, когда мы находимся наедине, в моем случае чаще всего.

В общем, я, несмотря на все ухудшающееся состояние, твердо решила: еду! Еду в далекие горы!

Мой непосредственный руководитель, директор предприятия, которое выпускает одновременно две «желтые» газеты, – Феофанов Павел Дмитриевич, человек, рассматривающий мир исключительно через призму собственной выгоды, смириться с поездкой долго не мог, хотя диагноз был ему давно известен. К тому же на работе от меня было довольно мало пользы.

Во всяком случае, так казалось мне, я же в обычной жизни привыкла выполнять двойную, а то и тройную журналистскую норму, а когда заболела, стала работать как другие, отличали от коллег меня, пожалуй, только наличие опыта и профессиональные связи со всей нашей необъятной областью. Я знала наизусть все номера телефонов своих респондентов, а это, как оказалось, много значит. Впрочем, мне эти знания в тот момент были абсолютно бесполезны. Я жила в своем мире, где связи или деньги совсем немного значат. Если не сказать – вообще ничего!