На крыше храма яблоня цветет - [28]

– Ты правильно сделала, что не стала трогать медвежий череп на священной горе, – сказал мне он, набивая трубку ароматным табаком. Там в самом деле была змея, правда не черная, как в стихе, а огневка, тоже ядовитая. Любят они это дело – в пустые черепа заползать.

– Что я неправильно сделала на священной горе? – спросила я, нисколько не удивляясь.

– Надо было что-нибудь попросить там у высших сил, – услышала я в ответ, – мы же люди пока… а не духи. А людям всегда что-то надо. Когда надо – значит, хочешь жить…

– А я не знаю, чего хочу, – сказала я, прямо глядя в глаза шаману.

– Ты хочешь покоя. Но покоя странного, чтобы в душе была тишина, и при этом можно было ощущать все краски, запахи и звуки мира. Но тишина – это когда все отмирает, а чувства красок – музыка. Редкая музыка для ума.

Трудно тебе без тайги-то. Но у тебя все получится, как хочешь. Со временем, конечно. Только об одном прошу – не забывай нашу землю. Что это я? Свою, конечно, свою тайгу. Эта тайга давно тебе стала своей, родной. Ну ты и сама все знаешь. Не забывай ее, и все у тебя получится. Все-все.

– А это в принципе возможно? – спросила с некоторым удивлением я.

– Да. Только немного потерпи. Все у тебя будет. Ты подумай, хорошо подумай над собой. Волна бьется о берег – и ты счастлива, муравьи суетятся в своем муравейнике – и ты снова счастлива, ходишь босиком по матери Земле, ощущаешь ее тепло или холод – и опять купаешься в счастье, как маленький глупый олененок в лучах первого в своей жизни Солнца. Как маленький олененок ты, честное слово. Не обижайся.

За чертой страха

Тут к гостям вышли молодожены Тэтамбой и Коко, непривычно розовощекие, но счастливые, они гармонично вписались в праздничный завтрак, тем более что хозяйка как раз подносила на большом подносе к столу свежесваренное оленье мясо, которое аппетитно пахло на весь чум и даже двор.

Надо заметить, что северяне весьма терпимо отнеслись и ко мне, и к московским гостям. Нам они предложили только вареные и жареные блюда, за исключением, естественно, строганины. Строганина, надо заметить, для ханты больше чем блюдо – это почти лекарство. Тогда как сами ели преимущественно сырую пищу, но с таким аппетитом, какой мне и не снился. Единственное, в чем сходились наши мнения, хозяев и гостей, – в спиртном. Вино, настойку и водку исключительно все пили одинаково.

Коко аккуратно взяла сырое легкое, от которого еще шел пар, и начала медленно есть, все краем глаза следили за ней. Если вчера от души веселился Тэтамбой, то сегодня был ее законный праздник, и устанавливать порядки предстояло ей, будущей хозяйке и матери семейства.

Считается, сегодня все должны исполнять ее желания, о чем она ни попросила бы, а уж исходя из этих желаний старейшины рода во главе с шаманом будут судить о ее характере и о будущей жизни. В чуме установилась тишина. Молодая же, быстро закончив трапезничать, осторожно, чтобы не размазать помаду, вытерла расшитым полотенцем края губ, подошла к шаману, присела возле него на корточки и попросила:

– Расскажи мне, шаман, о людях, какие они?

– Бедная, бедная девочка! – воскликнула Натэ. – Она совсем ничего не знает. Тяжело ей будет. Тяжело…

– Люди, они испорченные придуманной наукой, – ответил ей шаман. – Враг ополчился на мир и закрыл людям глаза разума, они не умеют слушать себя, чувствовать и видеть, а уж предчувствовать и предвидеть тем более. Посмотри на оленей – они знают опасность, а когда понимают, что ее не избежать, голодают или едят горький мох, который быстро заживляет раны. А еще делает их мясо невкусным. Поняла? Люди другие… Они… беспечны. Они – легкая добыча.

– Доченька, милая Коко, ну что ты пристала к шаману, – нежно укорила молодую хозяйка, она боялась, как бы дочь не выкинула чего-нибудь такого, за что ей с мужем будет стыдно перед новыми родственниками. – Нам с ним сейчас рассчитаться надо и отпустить его. Ветер с Белой горы еще утром подул – ему пора домой.

После этих слов шаман встал и направился к выходу, в боковом пристрое чума, где обычно хранятся продукты, его ждали довольно богатые по меркам северян дары – ящик маргарина, ящик соли, мешок сахара, мешок пшеничной муки, большая коробка спичек и ящик водки.

А между тем приходили в себя после вчерашнего веселья ученые из Москвы и начали расспрашивать хозяев и гостей о снежном человеке, при этом вид их был довольно серьезным, они даже попросили разрешения включить диктофоны и видеокамеру.

– Журналистка, расскажи им что-нибудь, чтобы отстали, – обратился ко мне хозяин, – но святые места, прошу, не упоминай. Расскажи-расскажи, у тебя же лучше получится, да наври маленько для пущей убедительности, глядишь, и от нас отстанут. И, кто знает, может, уедут побыстрей. Не нравятся они мне.

– Нет, я не могу, – ответила я, – им нужно авторитетное мнение аборигена.

– Тогда скажи, пущай записывают, – тяжело вздохнул хозяин чума. При этом его вид был такой, будто его обязали делать что-то неприятное.

Впрочем, его можно было понять – общаться с учеными, отвечать на их вопросы и сносить насмешки, когда кругом все веселятся, не каждый хант сможет. Отец Коко в этом смысле был счастливым исключением.