На Крыльях Надежды: Проза - [46]

Сии мысли вились у сэра Вильяма в голове, пока он безуспешно пытался оторваться от двух зол сразу – красного и женского. Они, эти два зла, два чертовски приятных искушения, все еще продолжали пытаться соблазнять его, пока он, сейчас вмиг вспомнивший об этой самой встрече и почти столь же мгновенно протрезвевший, плавно, стараясь не наделать лишнего шума в прихожей, попутно маневрируя между кучами железных аксессуаров, разбросанных пришедшими гостями в совершенно бессмысленной и хаотической манере, пробирался к месту дислокации собственного инвентаря.

По-прежнему стараясь действовать аккуратно, что, впрочем, после четвертой начатой было бутылки было делом весьма трудоемким, сэр Вильям все-таки сумел выгрести из созданной ранее собственной железной кучи свой шлем и смаху нахлобучить его на почему-то ставшую изрядно поседевшей голову. Надеть нагрудник оказалось сложнее – как-никак, но и вино, особенно красное, в дополнение к пиву способно временами как-то неожиданно, нещадно и откровенно бессовестно полнить – однако после двадцати минут чертыханий и коленопреклонений ему удалось и это. А вот с наголенниками вышла заминка. Перебрав все варианты (предположительно правый – на левую ногу, очевидно левый – на предположительно правую ногу и так далее), он, наконец, был вынужден бросить это чертовски бессмысленное занятие, обрекая тем самым свои собственные ноги путешествовать в новых и плотных, но, к несчастью, немного сальных панталонах. Последними в сегодняшнем меню (после красного бургундского, разумеется) оказались латные рукавицы и уже немного затупившийся после последнего поединка пятилетней давности меч.

Наконец, спустя почти полчаса после начала собственного обмундирования, забросив правой рукой на плечо меч, а в левую взяв заранее припасенный букет алых как кровь или бургундское роз, сэр Вильям неспешной и твердой поступью направился по направлению к местам значительно более тихим и мирным, нежели замок отца его возлюбленной…

* * *

Сэр Гарольд уже начинал терять терпение. Прошло уже достаточно много времени с того момента, как Ангелина должна была прийти – но ее след еще даже не появлялся, не говоря уже о том, чтобы простыть. А простыть здесь было не так уж и сложно – к полуночи начал дуть промозглый северный ветер, а высоко в небе стали сгущаться тучи, намереваясь, судя по всему, вскорости окропить грешную землю своими долго сдерживаемыми слезами. Над землей, отдающей последнюю дань тепла воздуху, откуда ни возьмись стал сгущаться туман. Сэр Гарольд, последнее время все чаще похлопывающий себя по железному панцирю латными рукавицами и постукивающий пятками ног по затвердевшему грунту в тщетной надежде согреться, уже готов был бросить сие бессмысленное с точки зрения местапрепровождения занятие, как вдруг его взору предстало совершенно необъяснимое, завораживающее и пугающее явление.

Прямо по направлению к нему медленно и столь же неумолимо, шатаясь из стороны в сторону, раздвигая ногами непослушный сизый туман и бормоча что-то зловеще невнятное себе под нос, шел мертвец. Прямо на него шел оживший покойник – само воплощение этих адских мест, куда предательница Ангелина уговорила таки его прийти!

Сейчас уже у Гарольда не было в этом никакого сомнения – часы, проведенные в этом наземном склепе, были вящем тому подтверждением. Страх перед внезапно появившимся врагом, любопытство перед ним же, гнев на взбалмошную дочурку дурацкого графа, благоговение перед ней же – все это сейчас смешалось в сердце рыцаря Гарольда в одну поистине взрывоопасную смесь похлеще той, что умел делать из красного бургундского рыцарь Вильям.

Сам не отдавая себе отчет о том, что же он сейчас пытается сделать, Гарольд ринулся в направлении порождения этих полночных могил, размахивая собственным мечом и инстинктивно закрывая лицо щитом, попутно что-то крича.

Один Бог мертвых ведает, что он кричал тогда. Быть может, это были последние слова воина, внезапно осознающего приближение конца своего пути и в первый и последний раз дерзнувшего взглянуть в лицо собственной смерти… Или, возможно, это были слова влюбленного, грудью бросающегося на врага, чтобы прикрыть своего ставшего единственным в этом мире человека… Или, быть может, это были взаимные предсмертные проклятья двух друзей, сейчас зашедших в своей ненависти уже слишком далеко… Да черт его знает, что он там кричал – в такие минуты поистине трудно дать себе в этом отчет! Как бы то ни было, но в тот самый миг, когда он, наконец, достиг умертвия и со всей дури вмазал ему мечом прямиком в раскрытую грудь, последними его словами были  «…охни, тварь!»

«А-а-а-а-а-а-й-й-й-й-й! Больно же! Да я тебя сейчас как!» – завопило умертвие и, сбросив с левой руки неизвестно откуда взявшийся там шлем и оголив ноги (или они изначально были таковыми?) выскочило вперед, в свою очередь неистово размахивая мечом.

«Да я тебе сейчас! Вот так! И вот так! Вот так! И так! В-у-у-у-у-х!» – продолжало неистовствовать оно, кружась на месте и посылая удары неизвестному сопернику.

Наконец, либо воодушевившись сделанными успехами, либо окончательно растратив весь боевой накал, оно вдруг так же внезапно перестало крутиться и тупо уставилось вперед.