На крыльях - [47]

Метров со ста он дал моторам полный газ и скомандовал:

— Огонь!

Из пулемётов, временно установленных на самолёте для самозащиты, ударили по аэродрому длинные очереди. Стартовые огни погасли…

— А теперь тикаем! — крикнул Иван Фёдорович, развернувшись влево, и они помчались бреющим полётом над глухими лесами, направляясь к своему очередному поворотному пункту.

Хитрость удалась. Истребители были где-то далеко, и вообще отыскать теперь самолёт Пашкова было безнадёжным делом.

— Ох, и чертыхаются они, должно быть! — засмеялся второй пилот.

— А пусть не лезут, — ответил Пашков, доставая папиросу. — Дай огонька…

Перед ним одновременно вспыхнули две зажигалки: второго пилота и бортмеханика.

* * *

Зима 1944/1945 года выдалась на Севере суровая. Частые морозы и сильные бураны затрудняли действия не только авиации, но и наземных войск.

На Н-ском танковом заводе создалась острая нужда в никеле. Дороги занесло мощными пластами снега. На помощь были призваны аэрофлотцы с их изумительным мастерством ориентировки, точностью «слепого» полёта и неутомимостью.

В специально созданной экспедиции принял участие и командир корабля Пашков. Много трудных рейсов пришлось ему тогда выполнить…

.. На аэродроме взлёта ветер достиг скорости 10–12 метров в секунду. На маршруте он дул ещё сильнее; синоптики не обещали ничего успокоительного. А в фюзеляж самолёта уже погрузили никель.

Нужно. Очень нужно доставить его на завод.

Но можно и не лететь: в такую погоду никто не возьмёт на себя смелость приказать пилоту лететь против его воли. Каждый лётчик решал этот вопрос сам, на то он и командир корабля, знающий свои силы и понимающий, что ему не зря доверили самолёт и ценный груз: это — много больше, скажем, одного миллиона рублей!

А на всех фронтах Советская Армия шла в наступление, и там более, чем когда-либо, нужны были танки…

Пашков решил лететь. В обычных условиях такой рейс занимал 6 часов. Сколько он может продлиться сейчас, — неизвестно. Взял побольше горючего. Для этого пришлось снять с самолёта даже часть ценного груза, но благоразумие и трезвый расчёт — основа успеха.

Оторвался без особого труда: на аэродроме ветер был ещё терпим. Шли местами визуально, то есть видя землю, а местами в облаках. На разных высотах замерили путевую скорость и выбрали наивыгоднейшую высоту — 3500 метров, на которой встречный ветер имел наименьшую силу.

Когда земля просматривалась, было видно, что творилось на ней с деревьями и колеблющейся пеленой позёмки. Ветер неистовствовал. Началась буря. Включать автопилот — нечего и думать! Вёл самолёт «вручную», сам.

Могучие порывы ветра порой стремились перевернуть самолёт, и здесь весьма выручала незаурядная физическая сила Пашкова. Напрягаясь до предела, он возвращал машину в нормальное положение.

Тогда ветер хитрил и ударял сперва в левое, а потом, когда рули были отданы для правого крена, неожиданно бил сверху в правое крыло…

Огромные вихри сбивали самолёт с курса, металлические крылья дрожали и поминутно вздрагивали от невидимых ударов, обрушивающихся на самолёт. Ветер мчался навстречу уже со скоростью, превышающей 120 километров в час.

— Силён ветерок, — встревожился бортмеханик Цибасов, не спуская глаз с приборов винтомоторной группы.

— А мы сильнее его! — ответил Пашков.

— Мы стоим почти на месте.

— Почти это ещё не стоим, а всё-таки движемся.

Мало того, они не только не стояли на месте, а вдруг, без всякого желания со своей стороны, полезли вверх и стали набирать высоту с такой скоростью, какой позавидовал бы любой планерист.

Уменьшили обороты моторов, опустили нос самолёта, но воздушный корабль, как песчинку, подхваченную смерчем, несло вверх. Стрелки высотомера двигались так, будто это были часы, и кто-то, не торопясь, устанавливал новое время…

Как ни пытался экипаж уйти вниз, из этого ничего не получалось. Могучий восходящий поток вскоре занёс самолёт на такую высоту, что экипаж стал испытывать кислородное голодание. Лица людей почернели, бортрадист склонил голову на свой столик, а Цибасов упирался слабеющими руками в пульт управления моторами, чтобы не упасть.

Теперь командир вёл самолёт один и метр за метром терял высоту. Никогда ему ещё не приходилось решать такой непривычной для лётчика задачи: во что бы то ни стало потерять высоту!

Вокруг самолёта всё превратилось в бурную серую массу, только высотомер и улучшающееся самочувствие товарищей — их медленное возвращение к жизни — воодушевляли Пашкова и подсказывали ему, что каждая минута приближает их к земле.

Вскоре Цибасов пришёл в себя и стал помогать командиру подбирать нужный режим работы моторов, затем очнулся от обморока бортрадист и взял нужный радиопеленг, чтобы не затеряться в этом царстве обезумевшего ветра.

Когда самолёт добрался до прежней высоты, весь экипаж снова пришёл в полную боевую готовность.

… Такие ветры синоптики называют ураганами, а в учебниках метеорологии они описываются, как одно из грозных явлений природы.

И ураган действительно грозен.

Пашков и его товарищи вели этот выматывающий силы поединок более 11 часов, но задание выполнили: никель доставили на завод.