На крутом перевале - [65]

— Медицина и та имеет свои пределы. Преподаватели на это с самого начала обратили наше внимание.

— Самое опасное, что есть болезни, которые ты, казалось бы, можешь излечить, властвуешь над ними, а они, как заговоренные, опережают тебя и побеждают.

— «Любой врач должен усвоить, что медицина не творит чудеса» — повторял нам на факультете после каждого курса лекций академик…

— … Человек к тебе приходит, как в последнюю инстанцию на этой земле, а ты не в состоянии помиловать его или хотя бы смягчить приговор. Не можешь. Ты его последняя надежда, но ты не можешь ничего сделать. И если ты даже спас тысячу людей, а потерял одного-единственного, то не спать тебе спокойно.

Я лежу не двигаясь, с закрытыми глазами и слушаю доктора Джеорджеску. Такой спокойный и такой уверенный в себе. Кто бы мог подумать? Вот уж действительно: счастье мое…

Доктор Джеорджеску, тот самый, что окончил лицей в Крайове. Лучше бы он стал военным. У нас все гораздо проще. То есть нет ничего невозможного. Прицеливаешься, точно выстреливаешь из орудия и поднимаешь в воздух танки и дзоты, прыгаешь в траншеи и втыкаешь штык во врага. Даже если мы и стреляем холостыми, даже если враг не более чем картонный манекен, а танки не более чем управляемые по кабелю на расстоянии макеты! Да и в реальной боевой обстановке все было бы так же просто. Когда вражеский солдат идет на тебя, нужно защищать свою землю! Он не протянет руку и не захочет, чтобы ты спросил у него, такого же человека, есть ли у него жена и дети и сколько бы он еще прожил, если бы не попал на мушку автомата. Что поделаешь, не ты его позвал сюда. Пусть сводит счеты с теми, кто его послал. Но если ты замешкаешься, то он продырявит тебя. И речь идет не только о тебе, речь идет о том клочке земли, который ты прикрываешь грудью и за который ты должен зубами цепляться, чтобы не отдать его. Солдаты как солдаты, у них всегда ясность, доктор…

Доктор Джеорджеску. У него нет опубликованных трудов, он не участвует в работе конгрессов и симпозиумов, не переписывается с профессорами, ему никто не вешает наград на грудь. Он отсутствует в больнице не более чем полдня в неделю. В среду он ездит в сельскую больницу для консультаций, ездит на своей машине, по проселочной дороге, по глубоким колеям, оставленным тракторами.

Доктор Джеорджеску. Тот, который окончил лицей в Крайове. Как бы то ни было, мне с ним повезло.

В одну из сред он провел три тяжелых часа в сельской больнице.

Новости. Как быстро они распространяются! Они прошмыгивают под носом у вахтера, не оставив ему и пяти лей или пачки сигарет на чай. Чего только не знают люди в больнице! Особенно о врачах. И сколько у них детей, и почему у них нет детей, если их у них нет, и как красят волосы их жены, и что за тещи живут с ними под одной крышей.

В том селе, куда приезжал раз в неделю доктор Джеорджеску, он слыл человеком, который может оживить и мертвого. В этом готов поклясться любой, кто его видел. Его как-то вызвали к больной старушке, которой уже поп дал отходную. Доктор выгнал всех из дома — всех, кто там был. Но они взобрались на завалинку, смотрели в окна и видели, как доктор сделал укол старушке прямо в сердце. С тех пор прошло два года. Время от времени старушка приходит в больницу, где вахтер уже съел пять-шесть петухов, которых старушка приносила как гостинец доктору.

А в следующую среду возле кабинета доктора выстроились около двадцати крестьян, и еще пять человек были в самом кабинете. Они входили группами, с родителями, братьями и знакомыми. Человека в белом халате вдруг резко кольнуло чуть ниже левого соска, и он почувствовал необъяснимый страх.

— Только тогда я узнал, что такое страх на самом деле, — рассказывал доктор. — Нелегко смотреть смерти в глаза. Какую-то минуту я думал, что делать. Решил уже было покориться судьбе. Был инфаркт, я хорошо это знал, но что будет с этими людьми? Как позволить им видеть немощь врача перед лицом смерти? Ты не можешь вот так умереть на глазах такого количества людей, ты, который вселил в них столько надежды. Я попросил большую дозу ксилина и, так как у ассистентки дрожали руки, сам сделал укол в ту часть груди, где полоснула боль. Меня проводили к машине. За руль сел заведующий больничным пунктом и повез меня по дальней, но с лучшим покрытием дороге. Мы успели в реанимацию.

Люди из того села все еще убеждены, что доктор сам себе сделал укол прямо в сердце и так приехал в больницу со шприцем в груди.

Во всяком случае, кое-кого из них можно видеть ежедневно по ту сторону больничного забора, карабкающихся на него из любопытства.

Во время обеда эти люди усаживаются на траву, развязывают узелки, чистят яйца и едят их с пучками зеленого лука, макая его в соль.

* * *

— Пришел пьяный кукольник.

— Ты что такое говоришь? — Она кладет мне руку на голову. — У тебя нет температуры?

— Пришел пьяный кукольник. Я знаю, что говорю, не думай, что брежу.

Она озабоченная поднимается со стула, не зная, что и думать, и тем более, что делать.

— Ты этого не ожидала, не так ли?

— Конечно же нет! Как ты меня напугал!

— Не бойся. Это кое-что из более ранних воспоминаний моего детства. Воспоминаний о событиях, которые были раньше.