На крутом перевале - [55]

— Да, конечно, это так, но что мне делать с моим репортажем? В объективе постоянно одно и то же: солдаты, которые прицеливаются, стреляют из автоматов по мишеням и из пушек по картонным макетам; из них невозможно ничего вытянуть, кроме обычных заявлений типа: «Мы выполняем свой солдатский долг», «Не пощадим сил для поднятия уровня боевой подготовки», «Сделаем все, чтобы крепить обороноспособность родины», «Приказ командира — закон для подчиненных» и тому подобное.

— Почему вы ищете непременно что-то сенсационное? Разве вы не замечаете, сколько душевного спокойствия, какое ощущение безопасности несут людям эти мирные будни — значит, ничего не случилось из ряда вон выходящего, не был сбит какой-нибудь иностранный самолет, не была потоплена лодка-пират, не была уничтожена группа нарушителей границы, не надо разряжать оружие в человека, чтобы защитить страну, ни один солдат не погиб на посту. Хотя в случае необходимости мы в состоянии выполнить свой долг.

— Как хорошо вы сказали, товарищ капитан… Очень убедительно и очень правильно. Необходимо все это записать и снять на пленку. Свободно и естественно… Мотор!

Наш дисциплинированный капитан дал прикрепить себе на лацкан кителя микрофон и сделал все, что было в его силах, чтобы повторить им уже сказанное. Но, несмотря на его старание и усилия съемочной группы, ничего особенного опять не вышло. Так, кое-что для журнала новостей, без претензий, но в номер пойдет…

* * *

Двигатель насоса работал вхолостую. Колодец высыхал. На ферме обезумевшие от жажды животные стучали в автоматические поилки. Пришлось поднимать воду из старого колодца, который был заброшен уже несколько лет.

Доставали ведрами, пока на дне колодца ничего не осталось. Казалось, что и меня вычерпали до дна, и я повис на колодезном срубе, как тряпка, повешенная для просушки.

Коровы мычали в загонах. Раздирали себе губы, надавливая на каучуковые сифоны, облизывали желоба и стены, оставляя, как фантастические рисунки, кровавые следы.

Подошел заведующий фермой, довольно молодой еще инженер, совершенно растерянный:

— Что будем делать?

Его заместитель чертил что-то пальцем на остатках ила в колодезном ведре.

— Ничего уже не сделать! — ответил он безучастным голосом.

Я помутившимся взглядом смотрел на них, как на каких-то незнакомцев. У них были такие же воспаленные глаза и взгляд, полный неясной паники, как и у животных. Они так терли веки ладонями, будто у них ресницы были проволочными, но не появилось даже слезинки.

— Отведем их на реку, — сказал после некоторого молчания заместитель заведующего фермой без особой уверенности.

— Исключено! По реке плывет мазут.

— Попробуем, что остается делать? — проговорил я как во сне.

— Попробуем. Риск большой, но выхода нет. Подождем, пока спадет немного жара.

Мы выгнали коров щелканьем бичей. Нас обогнало несколько грузовиков с оборудованием для бурения. Инженер ехал на первом, стоя на подножке.

— Хотя бы три дня продержаться, хотя бы три дня! — кричал он.

Били коров по спинам кнутами, как по бревнам. Те тыкались друг в друга. Прогибались ноги, трещали кости, но животные отказывались двигаться. Заместитель заведующего послал меня вперед в надежде, что животные последуют за мной.

Промучились до полуночи — один гарцевал на лошади впереди стада, другой шел за стадом и кричал так, словно ревели все звери земли, прежде чем мы додумались, что можно погнать скот зажженными пучками соломы. Шли, казалось, бесконечно долго, но дойти так и не могли. Коровы топтались на месте, вязли ногами в песке и шатались, как в больном сне.

На небе луна как краюха хлеба, такого старого и сухого, что его даже плесень не взяла бы. Звезды же казались клецками, мягкими и разлапистыми. Я начал сомневаться, дойдем ли мы вообще когда-нибудь. Но тем не менее старался изо всех сил перед стадом, увлекая за собой животных, в то время как сзади стадо подгонял пучками зажженной соломы заместитель заведующего фермой.

Пахло паленой шерстью, обожженной кожей и преждевременно высохшей полынью. Трудно было понять, продвигаемся ли мы вперед или стоим на месте, так как на поле, плоском, как ладонь, не было никаких ориентиров — луна и звезды в расчет не брались.

Так продолжалось, пока животные не почувствовали воду. Прекратилось это ленивое скольжение. Ноздри задрожали: животные, вытянув шеи, шумно втягивали воздух. Сначала едва заметно, а затем все быстрее стадо устремилось вперед. Я видел, как катится на меня этот коричнево-серый вал, в какую-то долю секунды было ощущение, что я уже раздавлен, что слышится даже хруст костей. Сзади, чуть не падая от изнеможения, бежал заместитель заведующего фермой. Начали успокаивать животных, щелкая бичами над их головами. Все напрасно. Они мчались как обреченные. Заместитель заведующего закричал мне, чтобы я пустил коня вскачь, иначе меня опрокинут. Но конь, подталкиваемый, зажатый стадом, обезумевшим от ощущения близости воды, не мог бежать быстрее.

Кошмарный бег. С вытянутыми шеями, раздувающимися ноздрями, с мордами в пене, с безумными глазами, животные казались какими-то фантастическими существами. Вода, запах которой они уже почувствовали, никак не появлялась, и животные делали отчаянные усилия, чтобы настичь ее. Я уже не обращал внимания, сижу ли на спине лошади или на хребте коровы. Я бы даже не удивился, если бы превратился в кентавра: во всяком случае, и мне передался ритм дыхания стада, чувствовался жар в легких и сухость в желудке, болели, как будто раздавленные, ноги.