На крутом переломе - [50]

Давно не срывался Кузьма Васильевич. И вот опять не сдержался. Теперь, наверное, и сам казнится. Скандал на весь корпус.

Каждый получает то, что заслуживает. Фанфаронов и Никаноров. Два больших человека, а какие они разные? Наш, в случае чего, сразу весь закипает и кидается, сломя голову, в бой. Шумливый, напористый. Никаноров, напротив, внешне совсем спокоен. Кажется, ничто не может вывести его из себя. Однако «мягко стелет — жестко спать». И скажет, вроде, негромко, обычным голосом, а в нем за километр металл слышится, и не хочешь, да сделаешь. А говорит всегда весомо, убедительно, каждое слово к месту, в самый аккурат. И что это я, — подумал Осипов. — Как в той песне. «Тихо сам с собою, тихо сам с собою я веду беседу». Беседа беседой, работать надо. План есть план.

Много дней, обиженный на Осипова за угрозу, за общение с Никаноровым, за дурацкое предложение ликвидировать промежуточное звено — корпус, ходил Фанфаронов по территории и думал, как же свести счеты с этим неблагодарным наладчиком. И вот, наконец, его осенило.

В кабинет Фанфаронов поднялся, напевая. «Кажется, нашел! — потрогал себя за подбородок, потер ладони одна о другую. — Да, нашел. Представлять продукцию завода на ВДНХ будет не Осипов. Он нужен здесь. Тра-ля-ля-ля!»

Вспомнив кулак рабочего, мощный, с желтоватыми потеками масла, он сразу прекратил пение, с ужасом подумав: «Вот если бы приложился?! Не сладко пришлось бы. Как это называется, когда глаза соловеют? Когда человек лежит на полу — это нокаут. От осиповского кулака, не мудрено, можно получить и нокаут. Но ведь не ударил бы! Не такой он человек. Просто попугал. Однако товарищ Осипов забывается. Нас пугать ему не положено. И мы устроим ему за это тоже нокаут, не боксерский, другой, не менее чувствительный, чтоб знал, как выступать на партийном собрании».

А главное, — размышлял Фанфаронов, — выступил опять после встречи с директором. Вот спелись — водой на разольешь. Не ведал, что у Никанорова такая неодолимая тяга к общению с рабочими. Авторитет укрепляет. Ну и пусть. Беспокоит другое: Никаноров методично, шаг за шагом, идет к своей цели и убирает с дороги неугодных ему людей. Кудрина снял. Молотильников сам «ушли». В лесотарном начальника заменил. А Петра Васильевича Наместина, ставшего недавно, всего год назад начальником цеха, тоже выгнал. Говорят, припомнил дежурство в ДНД и за позор сына отомстил. А сколько мастеров, начальников участков? Теперь дошла очередь до меня. Обложил, как медведя в берлоге. Неужели все? А что тогда мне предложит Никаноров? Кудрина мастером. Простым мастером на отстающий участок. И пояснил, напутствуя: «Если сможете показать себя, тогда мы посмотрим, куда вас определить. Вакансии у завода будут». А меня, может, в бригадиры пошлет? Неужели цех не доверит? В случае чего, не постесняюсь, сам попрошусь в новый цех. Кадры подберу — и мы еще покажем себя. И еще нос утрем всяким там Яктагузовым.

Фанфаронов действовал энергично, как и в лучшие свои годы. И считал, что обстоятельства складываются именно так, чтоб все задуманное им получилось. Выполняя распоряжение Никанорова о шефской помощи, он сам лично сформировал группу для отправки ее в сельский район на строительство дороги. С людьми было не густо: и он снял их не только с вспомогательных служб, но и с автоматических линий. И в тот же день отправил всю бригаду в подшефное хозяйство. А на отладку новой линии для ВДНХ вместо Осипова поставил другого человека, мотивировав свое решение тем, что не может снять опытнейшего наладчика Осипова и тем самым оголить десятую линию, продукция с которой идет прямым ходом на главный конвейер автозавода. А с ним шутки плохи. В памяти еще свежим оставался случай с контейнером из пружинного цеха.

Фанфаронову казалось, что своим решением, которое корпусу существенного вреда не наносило, ибо недоделка «десятки» восполнялась другими позициями, в ряду наступающих на него Осипова и Никанорова — он пробил брешь. И немалую. И мысленно он повторял свою любимую фразу: «Войти в конфликт — не трудно, как выйти из него, не проиграв — задача».

Поначалу так и было. Через пару дней заболел сменщик Осипова. Несколько дней он работал и за себя, и за него. Но потом не выдержал. К тому же наладчиков, снятых с других линий, изготовляющих «десятку», восполнить тоже было некем. И сразу в сменном задании против «десятки» появился красный цвет — дефицит. Разговор о нем Никаноров завел на очередной оперативке.

— Вот уже который день корпус хромает с «десяткой». Мы еле выкручиваемся. Автозавод каждый час давит. В чем дело, Кузьма Васильевич?

— Людей не хватает.

— Где же они?

— Отправил в подшефный район. По вашему указанию. Дорогу строить. Некоторые болеют. Не знаю, как быть?

— Линию на ВДНХ готовите?

— Готовим.

— Сейчас же прекратите это. И всех людей с нее бросьте на план.

— Но ведь честь завода, — начал было оторопевший от такого оборота Фанфаронов.

— Честь завода, в первую очередь, в том, если он выполняет план. ВДНХ обойдется без нас. Потребители обойтись не могут. К тому же линия на ВДНХ слишком громоздкая. Это тоже не делает нам чести. А вас, Кузьма Васильевич, я предупреждаю. В последний раз. Если еще такое повторится, будете наказаны.