На круги своя - [61]

Затем пили кофе и разговаривали, как и положено между добрыми родственниками и старыми знакомыми. После чего тесть пожелал отправиться на рыбалку. Он переоделся и вышел на публику в белой легкой одежде из кашемира, благодаря чему выглядел еще моложе. Брюки, вероятно, в свое время были частью его придворного костюма, потому что на них еще оставались следы золотого канта, но выглядело это очень симпатично. Он угостил зятя сигарой, которую получил от принца.

Этот статский советник отобедал при дворе, а теперь собирался на рыбалку с анархистом, и его несколько мучила совесть, ибо не так чтобы уж и давно он полагал, будто анархисты проявляют присущее им чувство стиля, лишь взрывая банковские сейфы. Просто смешно! Но старик так приятно рассуждал о современных идейных движениях и о скандинавской литературе вообще, да и деятельность зятя была ему вполне знакома, так что последнему нечего было смущаться. Однако более всего тесть приветствовал его взгляды относительно женского вопроса, что и сформулировал следующим образом:

— Ты написал все то, что и я сам бы хотел написать!

Конечно, это было сказано не вполне серьезно, но ведь все же было сказано.

Тем временем они поднялись на взгорок.

— Ты окуней когда-нибудь ловил? — спросил тесть.

— Нет.

— Вот и славно, значит, будешь помогать мне.

Помощь состояла в том, чтобы снимать пойманную рыбу с крючка, не повредив при этом искусственную муху. Поскольку все на свете требует сноровки, зять оказался поначалу весьма нерасторопным, за что несколько раз получил выговор. Но он до такой степени вошел в свою новую роль, что находил все это вполне естественным, как если бы сам рыбачил с собственными детьми.

С заходом солнца рыбалка завершилась, и тут на долю зятя выпала честь нести домой удочки, рыболовную сетку и даже самих рыб.

Вечер выдался очень приятный, тесть телеграфом перевел в Лондон деньги на дорогу и одновременно приказал молодой жене немедля приехать сюда.

— Это я все делаю для тебя, — сказал он зятю.

Иными словами, ее вовсе сюда не звали, а его заманили, как заманивают певчих птиц.

— Все сошло гладко, — сказал он перед сном теще, прощаясь с ней на ночь.

— Да, самое страшное уже позади, но это далеко не конец.

— Никак нам обоим предстоит взбучка?

* * *

Это и в самом деле был еще далеко не конец, поскольку на другое утро он получил письмо из Лондона, где она писала: «Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай» (лорд Байрон вам кланялся), ибо, делая выбор между ней и ее родителями, он явно предпочел последних.

Но поскольку никакого выбора ему не предоставили, все это было просто глупостью, причем глупостью с каким-то скрытым подтекстом.

Другое письмо, адресованное матери, было написано в повелительном тоне и вроде как означало «желаю успеха!» Мать истолковала письмо следующим образом:

— Это просто-напросто ревность, она боится, что ты наговоришь про нее здесь всяких гадостей и встретишь поддержку, она ведь настолько властолюбива, что и собственным родителям не позволит собой командовать, а уж коли ты подружишься с ее отцом и матерью, то она станет ребенком и в твоих глазах.

Он счел такое объяснение вполне удовлетворительным, но не совсем понятным, поскольку ей вообще-то следовало бы радоваться, что он так быстро покорил ее родителей и тем самым добился примирения.

Отец сразу помрачнел, рассердился и отправил ей телеграмму с требованием немедленного ответа. Словом, на горизонте начали сверкать молнии и небосвод затянули тучи.

Опасаясь столкновения, которое может произойти в этом доме, он в свою очередь телеграфировал: «Я выезжаю в Копенгаген и, если ты не приедешь, начну хлопотать о разводе».

Но он никуда не уехал, так как надо было ждать ответа.

Всю эту ночь он не сомкнул глаз, потому что положение сложилось хуже некуда. Если она примет развод, то как прикажете в мгновение ока разорвать только что возникшие семейные узы? Кто он такой, недавно появившийся на правах родственника и завоевавший доверие семейства? И что подумают тесть с тещей? Ведь для такого поспешного разрыва должна быть серьезная причина.

На другое утро из Голландии пришла телеграмма от его молодой жены. Но раз уж все пошло наперекосяк, то и эта телеграмма была так странно составлена, что содержание ее в равной степени могло означать как: «Еду к вам», так и: «Уезжаю в Копенгаген и надеюсь там с тобой встретиться».

Эта телеграмма оказалась своего рода яблоком раздора, три дня подряд тесть, теща и зять толковали ее то так, то эдак, но никакая жена за это время не приехала. Все напряженно прислушивались к паровозным свисткам, ходили встречать каждый поезд, возвращались ни с чем и снова принимались обсуждать телеграмму. В семье больше не знали покоя, и ни один разговор не заводили без того, чтобы не оборвать его на середине и не прислушаться.

На вторые сутки терпение тестя иссякло, потому что в деле возникло весьма важное для него обстоятельство: скандал! Весь городок знал, что к ним приехал зять, а жена где-то «потерялась» и теперь ее даже разыскивают по телеграфу. Поэтому тесть целый день просидел у себя взаперти, а потом бесцеремонно приступил к обсуждению финансовых проблем.